Мария Семёнова - Лебединая Дорога

Недаром целую ночь плыли из рук в руки мешки с землёй…

Кричащий вал тел, конских и человеческих, вырос вдоль всего чела северной рати. В этот вал ударились, наскочили, полезли верхом всадники, скакавшие сзади.

Длинные луки словен в упор послали им оперённую смерть. Кованые наконечники прошивали кожу щитов, без промаха находили прорези железных личин. Немногих прорвавшихся встретили крепкие копья. С визгом падали лошади. Их седоки умирали, не успев окровавить сабельных клинков.

Царевич Мохо в ярости кусал губы, глядя, как неумолимо и быстро погибал его передовой отряд. На счастье, уполз куда-то сбитый с седла Любим. Шад, не иначе, зарубил бы его, срывая зло.

Потом из-под знамени Волка вправо и влево поскакали гонцы. По обе стороны главных сил Мохо, на крыльях, ждали слова наёмные шестники. Они сойдутся с пешей ратью врага в равном бою!

Вот подоспели гонцы… И прокричали хриплые рога. Ударили друг в друга, смыкаясь, круглые окованные щиты. Они двинулись вперёд, как тяжёлая морская волна. Та, что вдребезги разбивает гранитные скалы…

Это были воины Гудмунда Счастливого, херсира из Халогаланда.

Два коршуна сражаются в поднебесье, не на живот, а на смерть споря над лакомой добычей. Яростно бьют крепкие клювы, целятся железные когти, без устали хлещут широкие крылья…

Князь по-прежнему сидел неподвижно, наблюдая, как гремящие клинья вдвигались в его полки… По левую руку, над чащами копий, возвышалось знамя Олега. Приметное знамя: белый Рюриков сокол летел над головами вагиров, вдохновляя их к битве.

По правую руку реяло багровое знамя Виглафссонов. Ворон Одина осенял крылом торсфиордцев.

Дружина за спиной Чурилы переговаривалась, звякала стременами, поправляла на себе брони. Ржали, ссорились нетерпеливые боевые кони…

Князя не трогал никто. Даже горячие молодые бояре, уже загодя извлёкшие из ножен мечи. Знали: не послушает. Сделает так, как нашепчет ему покровитель Перун…

Нежелана сидела на злой кобылице, облитая, как льдом, блестящей кольчугой. В голых бронях пойдёт в бой вся княжеская дружина: пусть боятся хазары, пусть знают, что не перевелась слава в словенской земле! Тяжёлый меч дремал в ножнах поляницы. Горе врагу, который не сумеет от неё увернуться!

У Видги привязанный клинок лежал попёрек седла. Видга не смотрел в ту сторону, где сражался отец. Он пойдёт в бой за конунгом и отдаст за него жизнь. Он сумеет это сделать не хуже других.

Рядом с ним впервые не было Скегги. Видга не позволил ему сражаться. Скегги будет среди тех, кто станет заботиться о раненых. За время пути юный халейг близко сошёлся с Абу Джафаром. И ученый табиб сумел убедить его, что перевязывать раны не менее почётно, чем наносить…

Чуть больше двух полугодий прожил Халльгрим Виглафссон в Гардарики. Во второй раз за это время ему приходилось сражаться. И оба раза – против викингов. Но Горм хёвдинг по крайней мере был ютом…

Гудмундовы люди шли на него клином. Так, как заведено было на Севере. Так, как ходил на врага он сам. Халльгрим хорошо видел полускрытые шлемами лица людей, о которых он с детства привык думать как о друзьях. Он тщетно высматривал между ними вождя, желая и не желая встретить его в бою. Но Гудмунда не было видно.

Сошлись!

Халейги с халейгами. Сыновья Ворона – с жителями соседнего фиорда. Сошлись – далеко, далеко от родных мест! Халльгрим принял на щит первый удар. И его меч со свистом пал на светловолосую голову, залив кровью едва пробившиеся усы… Юноша, похожий на Видгу, молча, без стона, поник к его ногам. Новый соперник шагнул через него навстречу смерти. Халльгрим снёс вторую голову и ощерился в улыбке. Или Рунольв сын Рауда не говорил на его языке? И не жили они на одном берегу?

Послушная сталь с треском крушила дерево щитов. Рассекала кольчуги. Отметала в сторону удары. Вскоре кровь залила его с головы до ног. Но пока это была чужая кровь…

Он шёл вперёд и убивал всех, кого судьба ставила к нему лицом. Не брали его ни копья, ни стрелы, ни мечи.

Двое братьев сперва рубились плечом к плечу с ним, но потом битва растащила их в стороны. Время от времени Халльгрим разыскивал их глазами. Эрлинг делал нелюбимое ратное дело, как всякое другое – спокойно и без лишних слов. Но Халльгрим знал, какой воин просыпался иногда в сердце кроткого Эрлинга. Его противники валились один за другим. Люди, ходившие на красном корабле, могли гордиться вождём.

Секира Хельги размеренно взлетала над головами…

Гардский шлем издали виднелся среди других. Хельги дрался без щита, и под дарёной гардской бронёй не поскрипывало железной кольчуги. Гудмундовы люди наверняка изумлялись словенскому воину, разившему их халогаландским топором. Изумлялись неслыханному боевому кличу, которым он сопровождал свои удары:

– Ас-стейнн-ки!

Это был страшный счёт: с каждым ударом падало по человеку.

Крылья ратей схлестнулись намертво и теперь перемалывали друг друга, покачиваясь то вперёд, то назад… Люди, родившиеся далеко от Роси-Булги, прорывали копьями брони, падали и вытаскивали ножи. Опьянённые кровавым вином, убивали и умирали сами.

Но решать судьбу сражения предстояло не им.

Мёртвые тела печенегов заполнили волчьи ямы, приняли в себя словенские стрелы. Не увидеть им больше родных степей, не обнять ласковых жён, не взять на руки детей! Не им делить добычу и снимать с мёртвых дорогие одежды. Мимо них, над ними полетели копыта рослых коней. Мохо-шад повёл вперёд свою главную силу…

– Вперёд, сыны Тогармы! – во второй раз прозвучал его голос. Качнулось на древке, наклонилось священное знамя Волка. И поплыло, следуя за белыми перьями его шлема. Туда, где схватка кипела теснее всего. Немного ходило под солнцем храбрецов, равных царевичу Мохо.

Тридцать аль-арсиев ехали следом… Индийские клинки разваливали на словенах клёпаные шлемы. Они шли полукругом – и этот полукруг был схож с косой, занесённой ангелом смерти.

Камнем на пути смертной косы встала дружина боярина Вышаты! Он и его молодцы и вооружены были получше, и к воинскому делу привычны поболе других. Длинными копьями встретили арабских коней. За ноги потащили с них седоков…

Чурила хорошо видел, как надломился полумесяц. Но слишком много было хазар! Пронзённые железом, порубленные, затоптанные, гибли Вышатины люди. Только сам боярин старым медведем ещё долго ворочался в кругу обступивших врагов. Нежелана и Лют смотрели в ту сторону не отводя глаз. И кинуться бы на помощь, и пришпорить коней!

Страшно рубился боярин и красиво… Так красиво всякое дело, когда делают его умеючи и с любовью. Не считал ран, не берёгся, уже зная, что падёт. Однако падать не торопился. Стоял по колено в поверженных вражьих телах. Валил каждого, кого доставал тяжёлым мечом…