Алекс Брандт - Пламя Магдебурга

Его глаза чуть расширились от изумления – он не ожидал от своего противника такой прыти, не ожидал, что тот достанет его ножнами. Выругавшись сквозь зубы, он нанес удар, который Петер едва успел парировать кинжалом. Скрежет, на траву брызнули искры. Отбив атаку солдата, Штальбе ткнул кинжалом вперед. Очень опрометчиво: солдат легко уклонился, а сам Петер слишком приблизился к нему. Может ли кинжал помериться со шпагой? Перевязь отвел клинок для последнего, смертельного выпада – увернуться или отступить Петер уже не успевал. Вдруг что-то громко треснуло. Клинок замедлил движение. Из глаз солдата полила кровь.

Маркус бился с жилистым, вращая разряженной аркебузой, будто дубинкой. Противник его оказался на удивление живуч. Получив пулю в грудь, упал на землю и тут же вскочил, крест-накрест рубанув мечом воздух. Глаза его стекленели от боли и ярости. Намокшая кровью рубаха липла к телу. Не обращая внимания на рану, он обрушил на Маркуса град ударов, от которых тот едва успевал отбиваться.

На траве захлебывался Отто Цандер – воздух свистел в проткнутом легком. Что-то бормотал Каспар Шлейс, зажимая рану в бедре. Ревел от боли никому теперь не нужный рыжебородый солдат. Он не мог сдвинуться с места, и сил его едва хватало на то, чтобы удерживать на весу меч.

Чеснок, вращая топором, бросился было против здоровяка в разрезном замшевом колете – черт его знает, откуда он взялся! Но тот, сделав обманный выпад, острием шпаги рассек Чесноку кисть. Конрад выронил оружие, выругался и бросился бежать. Здоровяк кинулся следом.

Братья Крёнеры вдвоем навалились на солдата в кожаном нагруднике. Они тыкали в него ножами, словно в мясную тушу, а солдат все не желал сдыхать и отбивался своим кинжалом до тех пор, пока хватало сил.

Ничего этого Маркус не замечал. Все его внимание было поглощено остро отточенным лезвием, которое вилось в паре дюймов от его лица. Рано или поздно противник выдохнется и ослабеет. Вон губы уже посерели. Главное, не сделать ошибки, не дать себя пропороть. Впрочем, нет. Это не главное. Есть еще что-то. Что-то, о чем он напрочь забыл в пылу схватки.

Задыхаясь, ловя воздух пересохшими губами, он крикнул:

– Райне-е-е-р!!

Крик ободрал ему горло, точно когтями. Пусть Райнер поторопится, пусть, черт возьми, поторопится! Боже святый, а что, если он забыл? Или перепугался? Солдаты дерутся точно звери, скольких еще они успеют уложить?!

Как же хочется пить… Во рту пересохло, шершавый воздух свистит в груди, трется, словно нож о точильный камень. Ноги отяжелели, в них будто налили по ведру воды. Аркебуза вся покрылась зазубринами – клинок жилистого отсекает от нее куски. Жилистый продолжает атаковать, не останавливается ни на секунду – у него внутри не кости, а шестерни. Господи, сколько же крови из него вылилось, а он еще стоит на ногах, и клинок повторяет движения кисти, режет воздух, точно полотно…

Крики, хруст веток под тяжелыми башмаками, яростный рев. Наконец-то! Люди Райнера ударили солдатам в спину. Без шпаг и аркебуз, вооружены кто чем – меч, топор, короткая пика. Но и этого оказалось достаточно.

Первым погиб Красная Перевязь – дубинкой, утыканной гвоздями, ему проломили затылок. Он выронил свою шпагу и рухнул Петеру прямо под ноги. Тот, ошеломленный, не мог выговорить ни слова. Достал из-за пазухи маленький железный крестик, поцеловал – и отпихнул ненавистное тело башмаком.

Рыжебородого не тронули – пинком повалили на землю, откуда он больше не поднимался. Не враг, а ненужная помеха.

Из груди жилистого солдата вырос окровавленный наконечник пики. Солдат тупо посмотрел на темный кусок железа и приоткрыл рот, будто хотел сказать что-то. В следующий миг Маркус обрушил на его темя приклад аркебузы.

Все было кончено. Руки, сжимающие оружие, опустились, погас оловянный блеск в глазах. Никто не разговаривал и не смотрел на соседа. Чернота, в которой они барахтались несколько секунд назад, еще не отпустила их.

Красные, отупелые лица, капающий со лба пот.

Вокруг было тихо. На траве умирал Отто Цандер. У него пошла горлом кровь, и он захлебывался ею, и никто не знал, чем ему можно помочь. Вильгельм Крёнер был мертв, так же как и его противник. До самого конца они не выпускали перемазанные клинки. Наверное, так и умерли, не переставая колоть друг друга. Якоб Крёнер лежал сверху, раскинув руки, обхватив их так, словно оба они были его братьями. Он не был ранен – ни единой царапины, все принял на себя Вилли, – и все равно лежал без движения и без звука, точно заснул.

– Кто еще ранен? – хрипло спросил Маркус.

Никто не ответил.

– Зарядите ружья, – приказал Маркус, еле сдерживая сухой кашель. – И побыстрее. Где Петер?

Ни Петера, ни Чеснока, ни солдата в замшевом колете не было видно.

Эрлих стиснул кулаки.

– Значит, так. Клаус, останешься здесь. Я и Гюнтер будем следить за фургонами. Остальные – разыщите Петера и…

– Да что искать? – пробурчал Райнер. – Вот же они.

Петер и Чеснок показались из-за деревьев. Они улыбались.

– Завалили мы его, – сказал Чеснок, вытирая руки о рубашку.

– Завалили, – подтвердил Штальбе и как-то странно, булькающе засмеялся: – Что твоего хряка. Я, когда за Конрадом побежал…

– После, – оборвал его Маркус. – Дело еще не сделано.

Дорога была пыльной, пересохшей, как все остальное вокруг. Редкие, затоптанные пучки травы, рваные лопухи на обочине, скрипящие под ногами камешки. На земле возле фургонов остались влажные пятна – словно кто-то плеснул помоями из ведра.

Маркус стоял, закинув ружье на плечо, и смотрел на лежащие перед ним трупы солдат. Петер и Чеснок стащили их в сторону и обыскали; им не впервой, научились все делать быстро и без лишних разговоров. Стянули сапоги, куртки, вывернули карманы – пусто. Жаль, но ничего не поделаешь. Оружие и одежду завернули в мешковину, раздетые тела подхватили и понесли наверх, к яме.

Четверо убитых. Те двое, что еще прятались за фургонами, умерли быстро, на каждого хватило по одной пуле. Глупцы… Зачем отсиживались? Могли ведь убежать. Впрочем, хорошо, что не убежали, никому ничего не расскажут. Никто не узнает – это самое главное.

Осталась только девка – стоит, испуганно жмется. Черт знает, что с ней делать…

– Ты слушай, слушай, – весело говорил Петер, обращаясь к Эриху Грёневальду; вдвоем они тащили по склону мертвого солдата с простреленным горлом. – Я ведь тогда и дух перевести не успел, крест поцеловал. И тут как молнией: где Конрад? Туда, сюда – нет его. И тут слышу: ветки трещат и ругань. Недалеко, там, где осинки растут, помнишь? Я шпагу подхватил и туда. Бегу, ветки по роже хлещут. Смотрю – впереди Конрад и этот, здоровый, перед ним.