Виктор Поротников - 300 спартанцев. Битва при Фермопилах

После четырех дней позирования Дафне было позволено взглянуть на рождающуюся под кистью художника картину.

На большой гладкой доске, покрытой бледно-серой грунтовкой, Ксанфом были сделаны выразительные наброски яркими, пахнущими толокняным маслом красками. В центре картины находилась скорбящая Деметра в длинном темном пеплосе. Позади богини виднелись белые колонны и двускатная крыша храма; дальний горизонт замыкали холмы, поросшие густым лесом.

Придирчивый взгляд Дафны не отыскал ни малейшей погрешности в работе живописца. Деметра как две капли воды была похожа на нее, хотя черты печального лица богини и некоторые элементы прически еще не обрели полной законченности.

— А ты говоришь, что мне не идет траурное одеяние, — заметила Дафна находившемуся тут же Леотихиду, горделиво кивнув на картину.

— Это сюжет, милая, — глубокомысленно изрек Леотихид. — Сюжет, выбранный художником. Реальная жизнь гораздо многограннее и жестче приемов искусства, вот в чем дело. По сюжету ты прекрасно смотрелась бы на картине и в образе амазонки, убивающей своего врага. Однако пройдись-ка по улицам Спарты в залитой кровью одежде, с окровавленным мечом в руке, и на тебя все вокруг станут взирать не с восхищением, а с опаской.

Дафна невольно задержала свой взгляд на Леотихиде, его рассуждение удивило ее. А она-то всегда считала Леотихида недотепой и пустозвоном. Выходит, не зря Ксанф иногда советуется с Леотихидом. Видимо, Леотихид понимает в живописи не меньше Ксанфа, если выдает подобные умозаключения.

…В то утро Дафна, как обычно, отправилась позировать живописцу.

Солнце только-только выглянуло из-за кромки дальних гор; было довольно прохладно. По серебристо-серому с просинью небу медленно плыли облака.

Деревья за высокими каменными заборами робко шелестели листвой, чувствуя на себе слабое дыхание ветра. Веселый птичий гомон, доносясь отовсюду, сливался с топотом копыт, скрипом повозок, гулом людских голосов. Дафну обгоняли не только повозки, но и всадники. Весь этот поток сельских жителей-периэков двигался по главной улице Спарты к торговой площади.

Дафна свернула с главной улицы в боковой переулок, не желая дышать поднятой кверху пылью. Узкими кривыми переулками Дафна вышла на другую широкую улицу, которая тоже вела к дому Леотихида, хотя этот путь был значительно длиннее. Зато здесь не было потока приезжих торговцев. Подходя к площади Собраний, Дафна удивилась множеству людей в столь ранний час. В воздухе ощущалось что-то радостное и неистовое; нечто похожее на смятение катилось от дома к дому, из переулка в переулок, подобно морскому валу, увлекая за собой мужчин и женщин.

Дафна в растерянности остановилась, не понимая, что происходит, глядя на пробегающих мимо людей. Ее толкали, на нее натыкались, кто-то нечаянно наступил ей на ногу.

Неожиданно перед Дафной возник Клеомброт в наспех наброшенном плаще, его глаза радостно сверкали.

— Что ты стоишь тут, как статуя! — гаркнул он прямо в лицо Дафне. — Ты что, ничего не знаешь?.. О боги! Она ничего не знает!

— А что я должна знать? — недоумевающе спросила Дафна. — И вообще, куда все спешат?

— Твой муж вернулся из Азии живой и невредимый, он теперь у эфоров. — Клеомброт радостно встряхнул Дафну за плечи. — Все сограждане спешат посмотреть на Сперхия. Разве это не чудо?

— А Булис? Где Булис? — промолвила Дафна, не веря своим ушам.

— Булис вернулся вместе со Сперхием, — ответил Клеомброт. — Они оба целы и невредимы!

— Клеомброт, я сейчас заплачу! — пробормотала Дафна, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами.

— Плачь, милая! Сегодня тебе можно плакать! — воскликнул Клеомброт, увлекая Дафну за собой.

Появление в Спарте Сперхия и Булиса после пяти месяцев отсутствия стало для спартанских властей небывалым потрясением прежде всего потому, что никто не ожидал такого великодушия от персидского царя. Эфоры и старейшины были изумлены еще и тем, что гнев Талфибия сменился его милостью к спартанцам, хотя расплата смертью за смерть так и не состоялась, вопреки оракулу из Додоны.

Сперхия и Булиса расспрашивали порознь. В то время как со Сперхием беседовали эфоры, Булис в другом помещении герусии отвечал на вопросы старейшин. В расспросах эфоров и старейшин подспудно чувствовалось подозрение в том, не приложили ли Сперхий и Булис усилия к тому, чтобы выпросить для себя пощаду у персидского царя.

Булис сразу почувствовал такую подоплеку и не смог удержаться от упреков в адрес старейшин.

— Меня и Сперхия посылали к персидскому царю, дабы избавить Лакедемон от гнева Талфибия, — молвил Булис, вызывающе взирая на геронтов. — Насколько мне известно, гнев Талфибия больше не довлеет над спартанцами. Поэтому всякие подозрения и намеки на то, будто мы со Сперхием якобы устрашились смерти и сумели каким-то образом договориться с Ксерксом, просто смешны и нелепы. Неужели наших сограждан не радует то, что избавление Спарты от гнева богов было достигнуто не ценой нашей со Сперхием крови? А может, вы все, уважаемые, просто досадуете на то, что Ксеркс оказался на деле не столь кровожадным, как вам того хотелось бы?

Старейшины постарались заверить Булиса в том, что все они, конечно же, рады такому повороту событий. А что касается подозрений, то тяжесть их не настолько велика, чтобы придавать этому значение. Ведь в пользу Булиса и Сперхия говорит то, что гнев Талфибия наконец-то иссяк.

Сперхий заинтриговал эфоров, упомянув им о своей встрече с Демаратом.

— Ты виделся с Демаратом в присутствии персов? — поинтересовался Евксинефт.

— Я виделся с ним с глазу на глаз, — ответил Сперхий. — Мы с Булисом провели три дня в доме Демарата. Это было в Сузах.

Лица эфоров напряглись, словно они услышали не совсем то, что желали бы услышать.

— И как поживает в Сузах наш изгнанник? — язвительно спросил кто-то из эфоров.

Сперхий правдиво поведал о том, что жилище Демарата на чужбине гораздо удобнее и просторнее его дома в Спарте. Рассказал Сперхий и о том, что Демарат пользуется доверием Ксеркса.

— Значит, Демарат неплохо устроился у персов и возвращаться в Спарту не собирается, — промолвил Евксинефт, как бы подводя итог и намекая, что на этом разговор о Демарате можно прекратить.

По лицам эфоров и впрямь было видно, что их занимает отнюдь не Демарат, а то, почему Ксеркс и Гидарн одарили спартанских послов такими щедрыми подарками.

— Ты и Булис покидали Спарту, имея на себе лишь одежду. Вернулись же вы оба обладателями таких богатств, что для их перевозки понадобилась повозка, — сказал Евксинефт. — Как ты все это объяснишь, Сперхий?

— Со слов Демарата выходит, что дары, полученные мною и Булисом от Ксеркса, есть самые обычные царские подношения любым послам, которые время от времени приезжают к персидскому владыке, — пожал плечами Сперхий.