Виктор Поротников - 300 спартанцев. Битва при Фермопилах

Спартанцы, побывавшие в Коринфе на Истмийских играх, по возвращении в Лакедемон рассказывали о том, с каким почетом встречали коринфяне Леотихида, какие дары ему преподносили. Воздали почести Леотихиду и приехавшие в Коринф микеняне, тиринфяне, трезенцы и эпидаврийцы, не единожды пострадавшие в прошлом от воинственных аргосцев.

Но особенно прославил Леотихида Симонид Кеосский, сочинивший стихи в его честь.

Эпиграмму Симонида по просьбе Леотихида коринфяне выбили большими буквами на мраморной плите, которая была установлена на главной площади Коринфа всем на обозрение. Эту мраморную плиту со стихами Симонида Леотихид привез в Спарту и с согласия эфоров установил ее возле герусии. Жители Спарты толпами приходили к зданию совета старейшин, чтобы прочесть и запомнить эту эпиграмму.

Эпиграмма гласила:

По прошествии нескольких дней чуть ли не каждый мужчина и почти каждая женщина в Лакедемоне знали наизусть эпиграмму Симонида.

Однако среди спартанцев нашелся человек, который остался недоволен этой эпиграммой. Это был Амомфарет.

Едва ознакомившись с творением знаменитого кеосского поэта, Амомфарет сразу устремился к дому своего зятя. При этом на его лице было написано такое озлобление, что все встречные прохожие поспешно уступали ему дорогу. Вспыльчивость Амомфарета, как и его огромная физическая сила, в Спарте была всем хорошо известна.

Леотихида дома не оказалось. Тогда Амомфарет излил переполняющий его гнев на свою дочь. Амомфарет бранил Дамо, называя ее глупой курицей и безмозглой кривлякой, сожалея, что он породнился с таким тщеславным ничтожеством, как Леотихид.

— Ты угождаешь мужу во всем, пресмыкаешься перед ним, как рабыня, а этот мерзавец между тем открыто плюет на меня! — орал на дочь Амомфарет, не давая ей вставить ни слова. — Я оказал честь Леотихиду, сделав его своим зятем, помог ему занять трон Эврипонтидов. А этот собачий сын унизил меня, захапав себе все победные лавры! Ныне мой неблагодарный зять именуется славнейшим храбрецом и победителем аргосцев. А я, истинный победитель, пребываю в забвении, словно мой щит не сверкал при Гиппокефалах, а вот эта рука не разила аргосцев мечом!

Потрясая своей могучей правой рукой, Амомфарет метался по комнатам, круша все вокруг. Если раньше он гордился тем, что его зять живет в роскошном доме с высоким потолком, то теперь вся эта красивая мебель и богатая обстановка бесили Амомфарета. Обида жгла его нестерпимо! Уж лучше бы он сложил голову при Гиппокефалах!

Дамо предложила отцу сесть в кресло, чтобы дождаться Леотихида. Однако Амомфарет в ярости разломал кресло на части. Увидевшие это рабыни с испуганным визгом разбежались по дальним покоям большого дома.

Дамо принесла отцу вина в красивой серебряной чаше, желая успокоить его этим. Амомфарет выплеснул вино на мозаичный пол, а чашу сдавил в комок своей сильной пятерней.

— Это от меня Леотихиду! — рявкнул он, сунув сплющенную чашу в руки растерянной дочери.

Дамо впервые видела отца в таком гневе.

Уже покинув дом своего зятя, Амомфарет столкнулся на улице с Менаром, отцом Леотихида. Ослепленный гневом Амомфарет обругал и его, пожелав ему множество несчастий. Менар от изумления открыл рот, выслушав такое из уст человека, которого он глубоко уважал.

Удаляясь по улице, Амомфарет продолжал возмущаться во весь голос. Спартанцы в свое время совершили величайшую ошибку, выкрикивал он, отняв трон Эврипонтидов у Демарата и отдав его негодяю Леотихиду.

Менар поспешил домой к сыну, полагая, что у того произошла крупная ссора с тестем. Не найдя дома Леотихида, Менар обратился за разъяснениями к плачущей Дамо. Однако ничего вразумительного Менар от нее не добился.

Поскольку Амомфарет и Менар являлись сотрапезниками в одном из домов сисситий, объяснение между ними произошло в тот же день во время обеда.

Амомфарету удалось загодя настроить против Леотихида многих своих друзей и знакомых, которые соглашались с ним в том, что сын Менара явно завысил свою роль в сражении при Гиппокефалах. На самом деле спартанским войском в той битве командовал Амомфарет.

Менар был раздражен тем, что Амомфарет наговорил ему грубостей при посторонних людях. По этой причине Менар держался вызывающе перед Амомфаретом, выгораживая и оправдывая своего сына.

«Кичась своей знатностью, Амомфарет привык помыкать своими согражданами, равными с ним по рождению, но помыкать царями нельзя! — молвил Менар. — Если Амомфарет пожелал взять на себя обязанность командовать войском, то мой сын имеет полное право присвоить себе славу этой победы. В данном случае Леотихид подражает Агамемнону, который уступал в искусстве ратоборства Ахиллу, однако по своему царскому праву он владел лучшей долей добычи. Амомфарет же уподобляется Терситу, пачкая свое имя непристойными словами, которые сыплются из него в моменты гнева!»

К негодованию Амомфарета, большинство его сотрапезников встали на сторону Менара, полагая, что царская власть в Лакедемоне священна, ибо оба царских рода ведут свое начало от Геракла, величайшего героя Эллады. Пусть командовал в сражении Амомфарет, но главою войска считался все-таки Леотихид. Как царь, Леотихид имеет право присвоить себе славу победы при Гиппокефалах.

«В случае поражения Леотихид сложил бы голову наравне со всеми спартанцами, — заметил кто-то из сотрапезников. — Это равенство в опасности позволяет Леотихиду распоряжаться славой победы по своему усмотрению».

Амомфарет для виду согласился с мнением большинства и даже извинился перед Менаром. Однако в душе он затаил злобу как против Менара, посмевшего сравнить его с Терситом, негодяем и трусом, так и против своего зятя.

Леотихид, вернувшийся с Истмийских игр, стал популярен в Спарте еще и потому, что, будучи в Коринфе, он свел знакомство с афинянином Фемистоклом. Тот убедил Леотихида в необходимости сближения Афин и Спарты перед явной угрозой со стороны персидского царя. Афинские и коринфские мореходы, ходившие к берегам Фракии, рассказывали, что персы наводят два гигантских моста через Геллеспонт. Ксеркс вознамерился соединить этими мостами Европу и Азию. Кроме этого, персы принудили подвластные им племена рыть широкий канал на полуострове Халкидика, возле горы Афон.

— Еще при царе Дарии, когда персы шли войной на Грецию, сильные северо-восточные ветры выбросили на скалы Афонского мыса четыреста персидских кораблей, — поведал эфорам Леотихид, узнавший об этом от Фемистокла. — Это бедствие вынудило Дария прекратить поход. Ныне Ксеркс, сын Дария, собирается вновь вести персов на Элладу тем же путем. Вот зачем персам нужен канал у горы Афон. Вот почему египтяне и финикийцы по приказу Ксеркса возводят мосты на Геллеспонте.