Виктор Поротников - Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!

– Это была твоя затея отравить Клеомброта! – рявкнул Филохар, оттолкнув от себя Эфхенора. – Я был лишь орудием в твоих руках!

– Ну, иди расскажи это Павсанию, недоумок! – рассердился Эфхенор. – Неужели ты думаешь, что твои сожаления и раскаяния спасут тебя от мести Павсания? Неужели ты надеешься вымолить у Павсания прощение?…

– К чему весь этот разговор?! – взбеленился Филохар. – К чему ты клонишь, Эфхенор? Я и так знаю, что обречен на смерть, коль Павсаний проведает, от чего на самом деле скончался его отец.

– Успокойся! – Эфхенор встряхнул Филохара за плечи. – От Павсания необходимо избавиться, тогда и ты, и я будем спать спокойно. Уразумел?

Филохар глядел на Эфхенора, растерянно хлопая глазами.

– Скоро спартанское войско выступит к Истму, во главе него встанет Павсаний, – пустился в разъяснения Эфхенор. – Я позабочусь о том, чтобы ты оказался в свите Павсания. Тебе лишь надо будет подсыпать яду в питье Павсания. Надеюсь, яд у тебя еще остался?

– Опять ты толкаешь меня на злодеяние! – Филохар бросил на Эфхенора неприязненный взгляд.

– У нас с тобой нет иного выхода, приятель. – Эфхенор тяжело вздохнул. – Либо мы уберем Павсания, либо Павсаний уничтожит нас. Теперь ты понимаешь, почему я не назначил тебя верховным навархом? – Взгляд Эфхенора метнулся к Филохару. – Я не могу последовать за Павсанием на войну, ибо эфоры не могут покидать Спарту. Поэтому без твоей помощи мне никак не обойтись, дружище.

– А как быть с Леотихидом? – спросил Филохар. – Ведь и он нам опасен, если ему стало что-то известно об отравлении Клеомброта.

– Леотихидом займется Динон, – ответил Эфхенор с ободряющей усмешкой. – Не зря же я поставил Динона помощником Леотихида. Динон поможет Леотихиду покинуть сей бренный мир.

Вспомнив, что у Динона остался яд, которым он собирался, но не сумел отравить Еврибиада, Филохар понимающе покачал головой. Смерть Павсания и Леотихида, без сомнения, укрепит власть эфоров, ибо малолетние царские отпрыски в роду Агиадов и Эврипонтидов возмужают еще не скоро.

Оставшись без покровительственной опеки старшего брата, Филохар будто утратил главную опору в своей жизни. Смерть Гипероха, даже спустя полгода, никак не укладывалась в голове Филохара. Привыкший всегда и во всем следовать советам Гипероха, Филохар пребывал теперь в неуверенности и в неотступных мрачных раздумьях. Ему казалось, что Гиперох умер не от естественных причин, но сраженный Немезидой, богиней возмездия. Филохар полагал, что смерть Фанодема и Эпигея случилась тоже не без воздействия божественных сил.

В разговоре с Эфхенором Филохар лишь для вида изъявил готовность отравить Павсания. В мыслях же Филохар прикидывал, как ему обмануть Эфхенора и избавиться от его тягостной опеки. Филохар понимал, что Эфхенор может помыкать им, зная его причастность к смерти Клеомброта.

«Не зря же Эфхенор толкает меня на новое убийство, – думал Филохар. – Причем Эфхенор даже не обещает мне щедрое вознаграждение за устранение Павсания. Он заявляет, что об этом можно говорить, когда дело будет сделано. Могу ли я после этого доверять Эфхенору?»

Несколько дней Филохар размышлял над своим незавидным положением, стараясь найти выход из этого жизненного тупика. Он не доверял Эфхенору, полагая, что тот намеренно толкает его на заведомо гиблое дело.

«Может, Эфхенор желает таким образом избавиться от меня? – мысленно прикидывал Филохар. – Может, не Павсаний, а я мешаю ему? В таком случае мне выгодна смерть Эфхенора, а не Павсания. После смерти Гипероха отношение Эфхенора ко мне сильно изменилось. Он совершенно не считается со мной! Я для него как фишка при игре в петтейю!»

Петтейей в античные времена называли игру в шашки.

Новое посольство афинян прибыло в Лакедемон в июле, когда здесь праздновались Гиакинфии. Эти ежегодные торжества посвящались легендарному Гиакинфу, сыну лаконского царя Амикла и любимцу Аполлона.

Согласно древнему мифу, однажды Аполлон и Гиакинф упражнялись в метании диска. За ними из поднебесья наблюдал Зефир, бог западного ветра, пылавший к Гиакинфу порочной страстью. Ревнуя Гиакинфа к Аполлону, Зефир отважился на подлый поступок. Когда Аполлон метнул диск, то Зефир подхватил его и направил прямо в голову Гиакинфу. Брошенный Аполлоном диск летел с огромной скоростью и убил Гиакинфа наповал.

Из крови Гиакинфа, пролившейся на землю, вырос багрово-красный цветок, названный гиацинтом.

В глубокой скорби пребывал Аполлон, схоронив Гиакинфа. Вместе с Аполлоном затосковала Природа. Печаль разлилась по земле, завяли травы, пожелтели листья на деревьях, зарядили холодные дожди. Лучи солнца с трудом пробивались сквозь завесу из тяжелых туч. Так продолжалось полгода.

Наконец, богиня Артемида, сестра Аполлона, уговорила Аида, владыку царства мертвых, ненадолго отпустить Гиакинфа в мир живых людей. Таким образом Артемида хотела унять тоску брата по умершему Гиакинфу. Аид исполнил просьбу прекрасной Артемиды, позволив Гиакинфу на полгода покинуть подземное царство.

Увидев воскресшего Гиакинфа, Аполлон возрадовался. Наполнилась радостью и Природа, вновь зазеленела трава, распустились почки на деревьях, запели птицы, приветствуя солнце в безоблачной небесной синеве.

Когда пришла пора Гиакинфу снова возвращаться в подземный мир теней, глаза Аполлона опять покрыла печаль, а в Природе наступила осень. Спустя шесть месяцев Аид вновь растворил перед Гиакинфом врата, ведущие к свету и теплу. Аид не мог устоять перед очередной просьбой Артемиды.

Так с незапамятных времен и до настоящих дней происходит умирание и воскрешение царевича Гиакинфа, отражаемое в ежегодных циклах увядающей и расцветающей Природы. Многие поколения лакедемонян воспитывались на жизнеутверждающем мифе о Гиакинфе, почитая Аполлона как подателя света и счастья.

На время празднования Гиакинфий спартанцы прекращали войны и распри, дабы не прогневить Аполлона. По этой причине эфоры три дня отказывались встречаться с афинскими послами, зная, что те начнут сговаривать лакедемонян к походу против персов.

О походе на Мардония вели разговоры все в Лакедемоне, от полноправных спартиатов до неодамодов и периэков. Лакедемон жил ожиданием грандиозной развязки, которая неизбежно должна была наступить при встрече лицом к лицу общегреческого войска и полчищ Мардония. Сознавая, что тянуть и далее с объявлением о сборе войска уже невозможно, эфоры наконец пошли на этот шаг. Правда, Эфхенор и его коллеги проделали это без принятых в таких случаях церемоний, дабы сигналы военных труб не нарушили шумное течение праздника Гиакинфий.

Сбор войска был назначен не на главной площади Спарты, как бывало всегда, а на равнине за городом возле дороги, ведущей в Аркадию. Спартанские военачальники собрались на предмаршевый совет не в здании арсенала, а в доме Павсания. Туда же секретарь эфоров принес письменный приказ Павсанию о выступлении в поход. Покрытые шрамами полководцы ворчали, выражая свое недовольство действиями эфоров. Никогда прежде не бывало такого, чтобы спартанское войско украдкой собиралось на войну, говорили они.