Саймон Скэрроу - Центурион

— Сдается мне, остановятся, причем еще задолго, — спокойно заметил Катон, указывая на одного из всадников, плашмя лежащего вблизи своего коня. — Видишь, при этом колчан. И таких, как он, среди них уйма.

Макрон изучающе оглядел тело, ткнув в него словно для проверки калигой.

— Это что, парфянин?

Катон взглядом окинул труп в просторных одеждах, с матерчатым шлемом-колпаком.

— Все может статься. Хотя это скорее кто-нибудь из пальмирских повстанцев. Парфяне не могли подойти к месту так быстро, — добавил он осторожно. — Так ведь?

Макрон озадаченно наклонил голову.

— Н-да, действительно. Надеюсь, что нет… Иначе положение у нас совсем уж незавидное.

— Так это или нет, но мы имеем дело примерно с теми же всадниками и с той же тактикой. Может, мы и взяли их внезапностью, но как только они отойдут на безопасное расстояние и перестроятся, снова жди от них налета.

— Налета, на нас? — усомнился Макрон. — После эдакой-то засады? Да ну, вряд ли.

— Внезапность срабатывает только раз, и мы этот раз уже использовали. А дальше они возьмутся за луки и будут отстреливать нас одного за другим. — Катон красноречиво хлопнул себя по бедру. — Иное дело, если б мы уложили их всех.

— Ничего, им и так хорошо досталось, — успокоил Макрон. — Ну да ладно, скомандую-ка я своим сделать построение. На всякий случай. Когорты меж собой лучше соединить, а раненых поместить посередине.

— Решение мудрое. Пойду дам своим команду стягиваться.

— Как поступим с нашей конницей?

Катон подумал.

— Лучше ее пока не трогать. Все еще есть риск, что она смешается с конными лучниками. А при необходимости мы сможем ее достаточно быстро подозвать.

— Хорошо. Ну что, тогда за дело.

Центурионы с оптионами созвали своих солдат, и ряды выстроились под своими сигнумами, в то время как те, кто был отряжен переносить раненых в безопасное место, снесли их в небольшую ложбину, подмеченную Макроном в качестве позиции, где две когорты должны были дожидаться рассвета. В случае нападения врагу для того, чтобы как следует разглядеть цель, пришлось бы пойти на сближение. Кто знает, мрачно прикидывал Макрон, может, неприятель даже бы сунулся в пределы досягаемости дротиков и пращей, за что уже вскоре поплатился бы. Пока же раненые лежали в центре мелкого углубления из камня и зыбучего песка, куда подогнали и повозки с припасами. Вот обе когорты встали в оборонительное каре за заслоном из щитов, бдительно озирая окутанную мраком пустыню.

Оба префекта стояли сбоку построения, глядя в ту сторону, куда отступил враг, и чутко улавливали царящее вокруг напряженное ожидание.

Люди получили приказ стоять молча, и единственный шум доносился со стороны раненых, которым не под силу было сдерживать боль. Отдельные особо тягостные стоны или всхлипы страдания бередили и без того измотанные нервы остальных, так что в конечном итоге солдаты начали втихомолку поноси€ть своих раненых товарищей.

При мысли об этом Катону немедленно вспомнился иллириец, которого он ранил, и внутри тут же гадко вспучилось ощущение вины. Может, признаться во всем Макрону? Ведь это была не более чем случайность. Хотя это не умаляло ее трагичности — того, что для офицера с боевым опытом недопустимо. Кстати, жив ли он вообще, тот человек? И если да, рассказал ли он своим товарищам об офицере, ткнувшем его в приступе слепой паники мечом? На секунду сквозь жгучую призму стыда Катон ощутил, что желает тому солдату смерти, за что тут же себя проклял. А позыв узнать о состоянии того человека сделался таким нестерпимым, что ближе к исходу ночи Катон обратился к Макрону:

— Господин префект, мне бы хотелось проверить своих раненых.

— Сейчас, сию минуту? — в глазах Макрона отразилось недоумение. — Но зачем?

Катон, силой принуждая себя к хладнокровию, сказал:

— Пока я в своей когорте действующий префект, мне нужно знать, что мои солдаты получают все, что им положено. Сюда же относится и удобство для раненых.

— Ну да… наверное. Хорошо, ступай. Только смотри, сразу назад.

Катон со скрытым облегчением повернулся и бесшумно зашагал в сторону раненых, рядами уложенных возле обозных повозок.

— Каковы дела у эскулапа? — спросил Катон хирурга когорты, сухопарого грека всего в нескольких месяцах от увольнения и уютного житья в отставке.

Темокрит выпрямился, вытер окровавленные руки о тряпку и лишь затем отсалютовал префекту.

— Пока умерло четверо, — жестом обвел он скорбное лежбище. — Ранено восемнадцать. Трое почти наверняка умрут, остальные, думаю, поправятся. Хотя будут ходить калеками.

— Понятно, — кивнул Катон. — Покажи мне тех, у кого раны смертельны.

В глазах у Темокрита мелькнуло удивление.

— Слушаю. — Он поманил рукой. — Идемте сюда.

Катона он отвел на край рядка раненых, уложенных на песке. Большинство из них лежало неподвижно и безмолвствовало; лишь некоторые мучительно стонали и вскрикивали. Над ними склонялась стайка подчиненных хирургу санитаров, которые делали все возможное — обрабатывали раны, накладывали шины на размозженные конечности, останавливали кровоток. Те, у кого раны наиболее тяжелы, лежали особняком от остальных; один из них безмолвно, неровно, навзрыд дышал. Еще за двумя присматривал один из темокритовых санитаров. Завидев приближение офицеров, он с легким подобострастием застыл навытяжку.

— Доложи, — распорядился Катон.

— Один недавно отошел, господин префект. Истек кровью. Другому уж тоже недолго осталось.

Он указал на раненого возле своих ног, в котором Катон не сразу, но распознал черты того, кому нанес рану. Кулаком стукнуло сердце, вновь обдав жарким стыдом и ощущением вины (хорошо еще, что не развиднелось и в бледном мерцании звезд нельзя было разобрать выражения лица Катона). При этом чувствовалось, что санитар пристально на него смотрит.

Кашлянув, Катон спросил:

— Как звать этого человека?

— Гай Прим, господин префект, — после некоторой паузы ответил санитар.

Катон присел возле раненого на корточки и, помедлив, нерешительно похлопал его по здоровому плечу. Солдат слабо дернул головой и стеклянисто поблескивающими глазами уставился на Катона.

— Не беспокойся, Прим, — вызвав на лице улыбку, сказал ему Катон. — О тебе позаботятся. Клянусь.

Иллириец поморщился, словно слова начальника причинили ему боль. Нервы у Катона холодно полыхнули от злости: надо же, какая безмозглость, ляпнуть такое . Он попытался придать своему голосу ободряющей уверенности:

— За тобой будет уход.

— Ты, — выдохнул Прим и тут же сморщился от нахлынувшей боли, стиснув зубы для того, чтобы ей противостоять.

Внезапно его пальцы накрепко, как клещами, обхватили Катону запястье. Пока раненый превозмогал муку, Катон силился высвободиться, однако не к лицу было прилагать чрезмерные усилия на глазах у санитара. Он принялся медленно, бережно отгибать от своего запястья пальцы, дивясь такой силе в руках смертельно раненного.