Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»

Киевляне стояли у ворот своих домов, теснились в боковых переулках, многие сидели на деревьях и изгородях — всем хотелось увидеть византийскую принцессу. Однако никто царевну Анну так и не увидел, ибо она ехала в закрытом возке с небольшими оконцами, задернутыми изнутри плотной зеленой тканью. За возком следовала свита принцессы, около полусотни конных ромеев, мужчин и женщин, одетых в роскошные наряды.

Зато князя Владимира увидел весь Киев. Улыбающийся возмужавший князь с золотой диадемой на густых кудрях, в пурпурном корзно на плечах, с мечом у пояса ехал на белом гривастом коне во главе своих сивоусых бородатых воевод и бояр. Это был истинный победитель, счастливый и сияющий, взмахом руки отвечающий на приветственные крики мужчин и женщин.

Добрыня, встретивший Владимира у теремного крыльца, едва не прослезился от переполнивших его чувств, крепко обнимая племянника.

— Гляди, дядя, какую паву я привез в Киев! — горделиво промолвил Владимир, кивнув на въезжающую на теремной двор высокую карету, запряженную четырьмя лошадьми. — Я все-таки заставил императора Василия сдержать слово!

Открыв дверцу кареты, Владимир протянул руку и помог выйти из ее темного чрева невысокой статной девице в длинной столе до пят с широкими рукавами, расшитой золотыми узорами по вороту и нижнему краю. Стола была вишневого цвета, поверх нее был накинут полукруглый плащ-мантия с фибулой на плече. Такой женский плащ назывался супергумераль. Прелестная золотоволосая головка принцессы была украшена диадемой и укрыта полупрозрачным покрывалом.

— Вот моя супруга, с которой я обвенчан по христианскому обряду, — сказал Владимир, подведя царевну Анну к Добрыне. — Прошу, дядя, ее любить и жаловать! Отныне Анна — княгиня киевская!

Добрыня посмотрел на прекрасное, залитое румянцем смущения лицо царевны Анны, после чего отвесил ей поклон.

Владимир повел Анну в терем, что-то негромко говоря ей по-гречески. За ними следом поспешили служанки и вельможи из свиты принцессы, путаясь в своих длинных одеяниях. В свите находились и несколько священников в черных рясах, подпоясанных веревками.

— Дождались напасти! — хмуро обронил стоявший в сторонке ведун Стоймир в грубой посконной рубахе и лыковых лаптях. — Теперь христиане станут жечь наших богов на кострах!

— Ступай отсель, кудесник, — негромко бросил Добрыня, подойдя к Стоймиру. — Сегодня князю будет не до тебя.

— Прощай, боярин! — скорбно покачав длинной бородой, сказал Стоймир. — Вот и разошлись наши дороги с князем Владимиром.

Постукивая длинной палкой, ведун зашагал к выходу со двора, заполненного людьми, лошадьми и повозками.

Уже на другой день по Киеву проехали глашатаи верхом на конях, призывая киевлян идти к Почайне-реке вместе с женами и детьми. Велено было также везти к реке на повозках всех старых и увечных людей, кто сам передвигаться не может. На то была воля князя Владимира, пожелавшего окрестить свой народ по греческому обряду.

Покуда люди со всего Киева сходились к реке Почайне, тем временем княжеские дружинники пришли на капище, свалили в кучу деревянные кумиры языческих богов и подожгли. Жрецов, пытавшихся помешать этому, гридни избили плетками и древками копий.

Дубовый идол Перуна дружинники привязали к лошадям и волоком стащили его с горы по Боричеву извозу к ручью Крещатик. При этом двенадцать гридней колотили палками поверженный кумир Перуна, досталось от них и тем киевлянам, которые попытались вступиться за низверженного бога-громовержца.

Опасаясь, что ночью жрецы где-нибудь спрячут деревянного Перуна и вновь тайно станут приносить ему требы, Владимир приказал своим дружинникам сбросить дубовый идол в Днепр и пустить его вниз по течению. Нескольким гридням Владимир велел сесть на коней и ехать за плывущим кумиром по берегу до тех пор, пока он не минует Днепровские пороги. Всадники так и сделали, проводив Перуна до перекатов, после которых деревянный истукан вынесло течением на отмель. С той поры место это прозвали Перунова Мель.

На месте языческого капища Владимир повелел установить четыре медных коня и две бронзовые статуи, привезенные им из Корсуня. А рядом князь приказал заложить каменный фундамент будущего храма Богородицы.

Тысячи людей, столпившихся на берегу Почайны, боялись вступать в воду, как им повелевали греческие священники, собравшиеся крестить русичей скопом, разделив мужчин и женщин. Никто из киевлян не горел желанием отказываться от веры в дедовских богов и надевать на шею крест. Пришлось боярам и дружинникам, тем, кто не ходил к Корсуню и не принял там крещение, подать пример простому люду. Входя в воду, кто по шею, кто по грудь, знатные мужи проходили священный христианский обряд под чтение молитв священников-греков. Выходя обратно на берег, крещеные бояре говорили простолюдинам: «Если бы не была вера Христова хороша, то не приняли бы ее наш князь и дружина его».

Мало-помалу осмелевшие люди стали погружаться в реку, снимая с себя обувь и верхнее платье, некоторые держали на руках маленьких детей. И все же в первый день приняло крещение меньше половины киевлян. Большая часть народа так и разошлась под вечер по домам без крестов на шее.

На следующий день бирючи опять стали созывать киевлян к Почайне-реке, выкрикивая приказ князя слово в слово. На этот раз в княжеском повелении прозвучала угроза: «Если не придет кто сегодня на реку — будь то богатый или бедный, нищий или раб, — да будет мне враг!»

Княжеские дружинники шли по дворам и сгоняли киевлян к реке. Все, кто не желал креститься, ночью и на рассвете ушли из города в окрестные леса и деревни. Ушли из Киева и все языческие жрецы.

В ознаменование принятия Русью веры Христовой Владимир повелел всему Киеву пировать три дня. Княжеские слуги ставили столы прямо на улицах, выносили из княжеских кладовых и подвалов съестные припасы и угощали ими весь народ. Повара и хлебопеки княжеские трудились не покладая рук, приготовляя яства, варя хмельной мед и выпекая хлебы. Для больных и немощных тиуны княжеские доставляли меды и кушанья прямо домой.

Глядя на столь невиданное пиршество, тысяцкий Путята заметил Владимиру, мол, опустошит он ныне свои амбары, а если осенью неурожай случится, что тогда делать?

«У ромеев есть поговорка: сначала дай, потом возьми», — ответил на это Владимир.

На застолье в княжеском тереме Добрыня столкнулся с боярином Слудой.

— Почто твоего брата не было видно среди бояр, крестившихся в реке? — спросил Добрыня.

— Уехал мой брат в Чернигов, — хмуро ответил Слуда.

Понимая причину столь поспешного отъезда Слудова брата, Добрыня промолвил с усмешкой: