Анатолий Ковалев - Отверженная невеста

Зинаида поднялась еще затемно, оделась, взяла из ридикюля Элеоноры денег на извозчика. Затем на цыпочках выскользнула из комнаты.

Княгиня тоже не сомкнула глаз той ночью. Но мучило ее не то, что предстоит новая встреча с Августой Гейндрих. Ольгу терзала навязчивая мысль, разъедавшая ей душу последнее время. Она давно пришла к выводу, что семнадцать лет назад князь подменил не только ребенка, но и ее саму. Все эти годы княгиня жила не своей жизнью, а жизнью какой-то другой женщины, неведомой матери неведомой — а что она знала о Татьяне?! — девочки. Настоящая княгиня Головина умерла вместе со своей малюткой, она же нынешняя является только подделкой, оболочкой. Головина сознавала, что подобные идеи приведут ее к помешательству, но ничего не могла поделать и все думала о двойниках. Думала каждую минуту.

Августа Гейндрих проникла в комнату тихо, и если бы не крепкий запах гвоздичных духов, угнездившийся в складках ее потрепанного платья, Ольга бы не сразу заметила гостью у себя в будуаре.

— Вы пришли за деньгами? — Она едва взглянула на скромно поклонившуюся лавочницу. — На столе стоит шкатулка. Возьмите любое украшение, только уж такое, чтобы вам хватило раз навсегда… И убирайтесь. Я больше вас не приму!

— Однако вы не церемонитесь! — Зинаида была задета и не пыталась этого скрыть. — Но я не нищенка и не прошу подаяния. Поговоримте лучше о том, что из ваших хваленых драгоценностей принадлежит мне по праву! Как вы сами решите, так и будет! Вам лучше знать, на какие подарки способен в минуты увлечения ваш сиятельный супруг!

— О чем вы? — изумилась княгиня. Положительно, у этой подозрительной особы был дар сбивать людей с толку.

— Вы не подозреваете, на какие жертвы я добровольно пошла, чтобы в вашей семье царили мир и согласие! — Зинаида кашлянула, вынула из рукава нечистый носовой платок и быстро промокнула мнимые слезы. — Я любила вашего мужа, — не без дрожи в голосе призналась она. — И он… смею думать… тоже был в меня влюблен…

— Вы, по-видимому, та самая табачница, — смерила ее взглядом Головина.

— Та самая, — с вызовом ответила Зинаида. — И видит Бог, если бы не смерть вашей бедной новорожденной девочки, моя жизнь пошла бы совсем по-другому.

— А вас-то это каким краем задело?!

— Не задело, а втоптало в грязь, уничтожило! — Разволновавшись, бывшая табачница заговорила тоном самого искреннего убеждения. — Когда князь сказал мне, что ваша дочь умерла, а вы еще не пришли в сознание, это я предложила ему взять новорожденную девочку и потом надолго уехать за границу, замести следы. Так он и поступил. А ведь если бы ваша дочь на радость всем выжила, то я все эти годы была бы любовницей князя! О, за это я могу ручаться, он был влюблен так страстно, ценил мою благосклонность так высоко! И поверьте, сейчас я могла бы похвастаться прекрасным домом, лучшим выездом в Петербурге, и уж конечно, драгоценностей у меня было бы без счета! Так что ваше предложение взять любую побрякушку из этой шкатулки — такая страшная насмешка над моей погубленной жизнью, какой и сам дьявол бы не придумал! — По щекам Зинаиды покатились слезы, было видно, что она искренне верит в то, что говорит.

Ольга выслушала ее молча, опустив голову, но когда Зинаида замолчала, пристально посмотрела ей в глаза.

— Вы были любовницей Павла?

— Стала ею в ту самую ночь, когда умерла ваша девочка, — честно призналась бывшая табачница. — Это могло произойти и много раньше, но князь, видимо, боялся прогневать Бога… Так что же вы решили, ваша светлость? Получили бы вы в дар от мужа все эти прекрасные вещи, если бы я не пожертвовала собой во имя вашего счастья и спокойствия?

— Счастье… Спокойствие… Жертвы… Эти слова не имеют для меня больше никакого смысла. Возьмите все, — княгиня мановением пальца указала на шкатулку. — Уходите! Мне противен сам ваш запах!

Встрепенувшаяся Зинаида метнулась, сгребла со стола шкатулку и, отчаянно торопясь, бросилась к черной лестнице.

Евгений застал Головина в халате, за утренним чаем с бисквитами, с томиком Байрона в руке. Умиротворенное, чисто выбритое лицо князя можно было выставлять в Пробирной палате среди прочих мер и весов в качестве меры самодовольства. Шувалов даже помедлил секунду, не решаясь нарушать этот благостный покой.

— Извини, что так врываюсь, Поль, — произнес наконец гость. — Но обстоятельства таковы…

— Каковы же твои обстоятельства, братец? — кладя на колено Байрона, шутливо поинтересовался Павел.

— Сдается мне, вас с княгиней обокрали, — ошеломил его Евгений. — Я только что был свидетелем тому, как с черного хода выбежала женщина со шкатулкой в руках. Женщина самого подозрительного вида…

— Боже праведный! — Князь посмотрел на часы. — Княгиня наверняка еще спит, да и слуги только-только зашевелились. А может, это была ее горничная? Экономка? Кто-то из наших?

Евгений отрицательно качал головой: «Нет, нет, нет!» Наконец он не выдержал:

— Никто из дворни не причастен, и все же ты сразу узнал бы эту женщину. Увы…

— О чем ты, братец? — нахмурил брови сенатор, поднимаясь с кресел.

— Это была табачница с Седьмой линии. Сперва ее узнал Вилим, а потом уж и я.

— Зинаида? — рухнул обратно в кресло князь. — Выбежала в этот час от Ольги? Со шкатулкой? Боже… — Он провел ладонью по лицу, издав задушенный стон.

— Срочно идем к княгине! — настаивал граф. — Я удивляюсь твоему бездействию! Эта трущобная крыса могла не только обокрасть Ольгу, но и употребить при этом силу, наконец!

— Нет… Не выдумывай… Не надо… — скрипучим голосом произнес Головин. Он сильно изменился в лице, в одночасье состарился. Резкие морщины, прежде ловко прятавшиеся под маской безмятежного самодовольства, вдруг выступили разом и глубоко избороздили его лоб. Глаза погасли, углы рта обвисли. Байрон, шелестя страницами, свалился на ковер. — Все чепуха… Глупости… И прошу тебя забыть о том, что ты случайно видел. Все обстоит не так, как ты решил. Это не… не кража.

Евгений, как никогда, жалел, что приехал в Петербург. Он не узнавал брата, не понимал его. «Мы сильно изменились за эти годы, — говорил он себе, — и, кажется, оба не в лучшую сторону».

— Что ж, твоя просьба для меня священна, — пожал плечами Шувалов. — Но мне надо с тобой говорить по очень важному делу. Из-за него я, собственно, и приехал в столицу. Я все собирался, но ты пропадаешь в Сенате, тебя не застать…

— Слушаю, — с усталым видом произнес Головин и жестом пригласил кузена присесть.

Евгений усмехнулся:

— Позволь постоять. Возможно, уже спустя минуту ты, Поль, не захочешь сидеть со мной рядом.

— Что за ломанье, Эжен? — поморщился князь. — Ты знаешь, как я терпим ко всем грехам, ибо сказано: «Аз многогрешен…» Я готов услышать самые ужасные признания. Ты разорен? Женат? Перешел в магометанскую веру? Кайся быстрее, милый, мне пора ехать в Сенат!