Владимир Мединский - Стена

Подбежавший отец Лукиан схватил барина за локоть:

— Послушай, Дмитрий Станиславович! Не хотел же он в нас стрелять. Верно, взял пистоль да случайно на курок нажал…

— Нажал!? А кто ему позволил хозяйским пистолем баловаться! — то ли гневно, то ли уже с отчаянием воскликнул тот. — Кто заряжать позволил?

— Дурное дело, согласен. А зачем же ты сам-то порох где попало оставляешь, так что и дите неразумное добраться может?

Священник был прав, кто ж поспорит… Но что ж теперь делать?

— Что ж с парнем будет-то, а, батюшка?

— Надобно его вернуть.

Отец Лукиан обернулся и увидел испуганные лица дворовых.

— Добрые люди! — батюшка подошел к ним, и те невольно склонились, как будто для благословения. — Прошу вас, бегите в деревню, позовите мужиков, да побольше. Собак пускай возьмут. Я с ними пойду.

— Я тоже пойду! — вскинулся Колдырев, но поперхнулся и закашлялся, схватившись за грудь.

Отец Лукиан вновь взял его под локоть.

— А тебе, боярин, лучше сейчас в постель. Не дай Господь, захвораешь всерьез, мы все тут кругом виноваты будем. Поверь моему слову — что можем, то сделаем. Руку вот перевяжи, смотри, кровь, порезало осколками. И про просьбу-то владыки… не забудь.

Светлая штукатурка стен подчеркивала размеры помещения, мебель была подобрана предмет к предмету, светильники из темной бронзы красиво контрастировали со стенами. Вульгарны были лишь развешенные на стенах картины — портреты наиболее известных здешних красавиц, сидящих или возлежащих в самых смелых позах. Некоторое количество ткани на этих откровенных портретах лишь выгодно драпировало самые аппетитные места. Одна из фей была написана вовсе нагой — художник одел ее лишь в коралловое ожерелье.

Свой товар пани Агнешка представляла лицом. И всеми другими частями тела.

В этот вечер у нее были все, кому положено, перед началом очередной большой войны, затеваемой европейским королем: драчливые юнцы с едва пробившимися усами, но уже открывшие в себе великих стратегов, опытные вояки, не раз нанимавшиеся в разные армии к разным государям, знавшие себе цену и заранее подсчитывавшие барыши от предстоявшей кампании, а между ними — ловкачи, едва умевшие владеть саблей, зато игроки от Бога, отменно речистые — кого угодно уболтают и, глядишь, выиграют в штосс или в ландскнехт полученное новобранцем жалование прежде, чем тот сообразит, с кем связался. Поляки, немцы, венгры…

Разноязыкая речь звучала в зале, разогревшись вином, вояки говорили громко, силясь перекричать друг друга, и от этого вовсе ничего нельзя было разобрать. Голубые и черные жупаны, делии, [21] Делия — кафтан с широкими рукавами, без ворота, надевался в качестве верхней одежды. В описанный период использовался как часть обмундирования польского пехотинца. отороченные и не отороченные мехом, кирасы, шлемы с крашеными перьями. Все это уже было снято или, по крайней мере, расстегнуто и распахнуто, а рубахи на груди почти у каждого вояки покрыты багровыми пятнами. Но обагряла их не кровь, а вино. Вино здесь лилось рекой.

Среди рассевшихся в креслах и развалившихся на атласных диванах мужчин вольготно себя чувствовали десятка два девиц, чей облик говорил сам за себя. Молодые — от пятнадцати до двадцати с небольшим, — были они одеты в шелковые и кисейные платья по последней моде… Но украшения у всех были фальшивые, и слишком много кармина было на губах.

Наравне с мужчинами они пили вино, громко смеялись, усевшись с ними кто в обнимку, а кто на коленях. Почти каждая успела расшнуровать корсаж, так что ее прелести вырвались на свет, причем у двоих или троих эти знаки отличия слабого пола достигали устрашающих размеров.

Окна по причине теплого вечера были нараспашку.

Веселый дом пани Агнешки всегда пользовался успехом в городе Орше, но, пожалуй, столько посетителей разом никогда в нем еще не бывало. Сама хозяйка, крупная сорокапятилетняя дама, стояла у лестницы, ведущей в комнаты для гостей, скользя взглядом по зале. Из общего гомона ее слух вырывал разрозненные реплики на разных языках.

— Он говорит: давайте, месье, отстегнем шпоры, чтобы ничто не мешало нашей дуэли. Мол, чтобы была самая честная дуэль. Тот нагнулся отстегнуть, а он его проткнул…

— Ну да, я участвовал в рокоше [22] Рокош — мятеж против короля, на который польская шляхта имела право. Зебржидовского, ну и что? Сигизмунд тогда был сам виноват. Король всех нас простил — ну, тех из нас, кого не перерезали под Гузовым.

— Да нет и не было у тебя никогда таких денег — капитанство покупать! И таких идиотов, чтобы продавать свою должность перед войной, тоже нет!

— Сегодня Каролинка пойдет со мной! — хрипел на весь зал высокий, грузный поляк с обвисшими мокрыми усищами. Среди его раскиданных по дивану и возле дивана вещей валялась дарда [23] Дарда — короткое копье с декорированным насечкой наконечником и отличительным знаком (флажком) хоругви (сотни), в которой служил десятник — младший командный чин польской армии. с желтым флажком, свидетельствовавшая о том, что этот пан служит десятником в войске польском. — Каролинка пойдет со мной! Я вот дам ей еще пару крейцеров. Вот и вот.

— Ай, пан, вы такой милый! — лукаво воскликнула Каролинка и выжидающе посмотрела на все еще развязанный кошель вояки.

— Я дам тебе четыре крейцера! — рассердился завитый красавчик лет восемнадцати. — Как только выиграю их в карты! Эй, кто еще сыграет со мной?

— Да никто не сыграет! — донеслось от расположенного в конце комнаты карточного стола. — У тебя ничего нет, все свое вперед полученное жалование ты уже спустил!

— Наймись еще в какое-нибудь войско! Кто знает, где еще затевается война?

Десятник крепче охватил талию Каролинки, дал ей пригубить вино из своего бокала, а остальное опрокинул себе в рот, ухитрившись вылить половину на воротник.

— Кто тут городит всякий вздор? — прорычал он. — На какую еще войну можно идти, кроме той, для которой собирает войско наш славный король?

— А… а… кто-нибудь скажет, с кем м… мы воюем?

Темноволосый венгр в бархатных штанах, залитой вином шелковой рубашке и почему-то не снятой магерке, [24] Магерка (искаженное «мадьярка») — круглая шапочка с плоским днищем и отгибающимися краями. Венгерский головной убор, позаимствованный польскими военными. съехавшей ему на нос, вдруг сообразил, что этот вопрос следовало бы задать, когда он еще вербовался в войско Речи Посполитой… да как-то не до того тогда было.

— Ва… ва… ваш кр… король… Он кому объявляет в… войну-то? Шведам?

— С чего бы вдруг шведам? Опять? — расхохотался какой-то юнец, тоже изрядно пьяный. — Да мы с ними воюем уже чуть не десять лет!