Владимир Мединский - Стена

— Чушь! Король Сигизмунд никогда не станет воевать со шведами, потому что он сам швед, — вмешался в общий разговор невзрачный господин с сильнейшим немецким акцентом и невыносимым апломбом.

— К… как швед? — опешил венгр.

— Да так. У него отец — швед, а мать полька. Будь мы евреями, то определяли бы кровь по матери, а мы — добрые католики! Так что он скорее швед, чем поляк. А воевать мы пойдем нынче с московитами, — авторитетно заявил немец.

— И давно пора! — вмешался еще один польский десятник, единственный, кто не снял жупан и даже умудрился ничем не заляпать небесно-голубое сукно. — Московия — дикая страна, населенная варварами. Огромная земля пропадает! Мы возьмем ее, и Речь Посполитая станет самой большой страной в мире!

К этому разговору внимательно прислушивался человек, недавно вошедший в зал и с трудом нашедший себе свободное место подальше от яркого света.

Это был Григорий, несколько дней назад спасавшийся бегством из Кельна и теперь спешивший вернуться в Россию — отчитаться в Приказе о поездке с Артуром Роквелем. От Орши, куда он попал уже в сумерках, до русской границы оставалось всего ничего, и он решил весело попрощаться с Европой, посетив заведение пани Агнешки. Женщинам Гриша всегда нравился, но дома уж не будет в его жизни таких красивых и доступных девочек. «Очень символичное прощание с заграницей, весело подумалось Колдыреву, где все за деньги и за деньги — все».

Григорий иронизировал про себя — привык разговаривать сам с собой за время путешествия. На самом деле по мере приближения к границе его сначала смущало, а потом начало пугать обилие в городах и на дорогах вооруженного сброда самого разного достоинства. Воинских людей становилось все больше, а Орша ими так прямо кишела. Григорий уже знал, что польский король с весны вроде собирает армию, что война будет с Россией, а вот выяснить — когда точно, все никак не получалось.

Мысль о том, что надо бы поспешить, вдруг в Москве еще не знают о готовящемся нападении, появилась и пропала: не может быть, чтобы не знали. Сигизмунд III собирает войско так долго, с таким шумом и размахом, что вести об этом наверняка уже распространились повсеместно. И в Смоленске, и в Москве, конечно, знали. Это он подоторвался за границей… Но вот вернуться со свежими данными, с точным днем выступления этой разномастной армии — возможно, было бы ценно.

Устроившись неприметно в углу и заказав графинчик вина с самой простой закуской, Григорий уткнулся в стакан и навострил уши: меж пьяных выкриков королевских новобранцев дата вполне могла проскользнуть.

— Пан скучает?

Нежный голосок позвучал над самым ухом Григория, и ему на колени игриво легла ножка в атласном чулке и башмачке с красной пряжкой, ловко просунувшись под столом. От неожиданности путник вздрогнул, однако, подняв голову, улыбнулся.

Вплотную к нему сидела очаровательная девушка лет пятнадцати-шестнадцати, не старше, в пунцовом платье с наполовину расшнурованным корсажем, в ямке меж двух полушарий дрожала капелька пота, сбегая по шнурку на агатовый крестик.

— Почему пан так смотрит? — слегка подведенные сурьмой округлые брови девушки поднялись. — Я не нравлюсь пану?

— Почему же? — Григорий разом стряхнул с себя смущение. — Очень даже нравишься. Как тебя зовут?

— Крыся, — она улыбнулась, показав ровные белые зубы. — О, так пан, вижу, приезжий! Вы не поляк?

— Нет. Я русский. Хочешь вина?

Девушка захлопала в ладоши и рассмеялась.

— Ах, какой пан щедрый! И какой красивый… Не думала, что русские бывают такие красивые!

— А ты разве раньше видела русских? — без обиды, но с насмешкой спросил Колдырев.

Крыся лишь мотнула головой, поднося бокал к губам.

— Ну вот, не видела. А говоришь… Пей, пей, я еще налью.

Крыся придвинулась еще ближе, и как только Григорий обвил рукой ее затянутую в корсет талию, склонила завитую головку к нему на плечо.

— Тебя здесь нет… — Григорий кивнул на картины.

— Я новенькая. А тут нарисованы какие-то одни старухи.

И она прильнула к его уху своими пухлыми губками.

— Пан живет в Москве? Я знаю, все русские живут в Москве!

— Нет, — усмехнулся Григорий, — не все. Я вот родился и долго жил под Смоленском.

— Под чем, под чем? — круглые бровки полезли кверху.

— Смоленском. Никогда не слыхала?

— Нет. Как, говорите, это место называется?

Григорий рассмеялся:

— Да отсюда до Смоленска рукой подать! Отчего же ты не знаешь, как называется город по соседству?

— Я не отсюда родом, — почему-то обиделась Крыся и надула губки. — Я из Варшавы, новой столицы Польши. [25] Де-юре Варшава стала столицей спустя почти столетие, но король Сигизмунд перенес в нее свою резиденцию в 1596 г., так что де-факто в то время Варшава уже являлась столицей Польши. И знать не знаю ни про какой ваш Шмольяньск…

— Да нет же! Не так… Погоди-ка, я тебе сейчас напишу.

Колдырев поднял с пола свою сумку, порылся в ней. Попалась тугая трубка свитка. Откуда он здесь? А! Да это же письмо несчастного Артура Роквеля своему московскому другу. Совсем о нем позабыл…

Он вытащил свиток, поискал глазами, чем здесь можно писать. Чернильниц и песочниц [26] В описываемое время чернила сохли медленно да еще и расползались на бумаге, поэтому написанное обычно присыпали мелким песком из специальных песочниц. Когда песок высыхал, его стряхивали — вместе с впитавшимися в него лишними чернилами. в таких заведениях явно не держат. Зато на столе лежит большой деревянный гребень. Какая-то красотка вытащила его из своей прически да и потеряла. Недолго думая, молодой человек отломил один из длинных зубцов гребня, опалил его кончик в пламени свечи и аккуратно (за почерк его в Посольском приказе всегда хвалили) начертал на свитке латинскими буквами: «SMOLENSK».

— Смо-леньск… — по складам прочитала Крыся. — Смоль-еньск!

— Это мой город родной, — кивнул Григорий. — Москва, конечно, и больше, и богаче, но для меня Смоленск — самый светлый град. Хоть и происходит его название от черной кипящей смолы.

— Ой, какое страшное название! — надула губки Крыся. — Разве можно так называть город?!

Григорий на мгновенье смешался. А и в самом-то деле: «смола» на польском — это же пекло, Ад! Увлекшись, он так и сказал: pieklo. Бот интересно, как-то раньше и не задумывался… Но не смог отказать себе в удовольствии блеснуть пред девушкой познаниями:

— Нет, барышня. Смоленск — он отчего так называется? Что стоит на реке, по которой купцы из всяких стран товары возят. В нем в старые времена купцы эти лодки свои чинили, конопатили и смолили, а жители местные им смолу продавали. Оттуда и пошло. И вообще, Смоленск — самый древний город на Руси. Даже Москва его моложе!