Игорь Лощилов - Батарея держит редут

– Я слышал, что вы почитаете здесь себя тузом, а остальных – мелочью. Но знайте: бывает и шестерка туза побивает. Я докажу это, прислав вам своих секундантов.

С этими словами Паскевич стремительно вышел из кабинета, оставив Ермолова в некоторой растерянности от сей мальчишеской выходки. Однако долго пребывать в этом состоянии ему не пришлось, так как доложили о прибытии из Персии долгожданного российского посольства во главе с Меншиковым.

Князя он знал давно и был с ним в приятельских отношениях. Оба имели одинаковые взгляды на многие события и обладали острыми языками, что и обусловило взаимную симпатию. Несмотря на радостную встречу, Ермолов находился под впечатлением только что происшедшего разговора и не смог скрыть своей озабоченности, замеченной проницательным князем. Пришлось поделиться с приятелем и рассказать о сделанном вызове.

– Выбор оружия за тобой, вот и дал бы ему туза, – проговорил Меншиков. Ермолов сразу же оценил его шутку: дать туза – значит ударить кулаком, оттузить. Он посмотрел на свои тяжелые кулаки и усмехнулся: заносчивому Паскевичу пришлось бы несладко. Но шутки шутками, а ситуация действительно дурацкая. С одной стороны, дуэли между начальником и подчиненным, да еще в военное время, недопустимы, а с другой стороны, существуют неписаные законы, соблюдение которых обязательно каждому честному человеку. Сколько ни будешь прикрываться официальными запретами, несоблюдение сих законов может повредить репутации. Лучше всего, конечно, потушить это дело скорее и без огласки. Ермолов попросил:

– Поговори ты с ним, Александр Сергеевич, приватно, пусть дурака не валяет, не то я его и в самом деле побью.

– Поговорю, не беспокойся. Но лучше бы его поскорее делом занять. Пусть не парады принимает и не за формой одежды следит, а покажет себя в бою. Там дурь быстро выветривается.

Ермолов пожал плечами, активные боевые действия пока не входили в его планы. Он признался, что хотел поручить Паскевичу формирование ударной группировки из прибывающих войск с тем, чтобы начать поход поздней осенью. Меншиков попытался переубедить Ермолова. Ты прав, говорил он, если хочешь добиться победы с минимумом людских потерь, но в азиатской войне это не главное, в ней потерь никто не считает. Тут главная ставка на приобретение: богатств, земель, рабов, скота... И азиатам нужно все сейчас, а не завтра. Это тебе не англичане, которые на сто лет вперед рассчитывают.

Ермолов слушал молча, но всем видом показывал, что выступать с подобными речами перед ним, отдавшим десять лет жизни этому краю, по меньшей мере неуместно. Меншиков видел его недовольство и все же продолжал с прежней настойчивостью:

– Понятно, что ты все это прекрасно знаешь сам, но, пожив некоторое время с азиатами, я тоже кое-чему научился. Европейский полководец, предпринимая поход с многотысячной армией, не станет топтаться возле жалкой крепости. Он оставит малые силы для ее блокады и пойдет далее. Лев не прельстится жалкой приманкой, а бросится на большую добычу. Шакал же будет довольствоваться малым, первым, что попадется. В этом разница между ними. Нам не следует ждать, пока Аббас-Мирза возьмет Шушу и двинется дальше. Наше промедление может быть неправильно истолковано врагами, в частности турками, которые захотят урвать свою добычу...

Ермолов не выдержал:

– Но это авантюра чистой воды – бросать все силы в одном направлении и подвергаться опасности проиграть войну.

– Риск – это фельдмаршал, – пожал плечами Меншиков, – того же мнения придерживается и твой любимчик Мадатов. Кстати, он прислал депешу со своим офицером. Храбрый, нужно сказать, молодой человек и мною лично проверен в деле.

Скоро Болдин предстал перед Ермоловым, признавшим в нем давнего знакомца. Правда, заметил, что с их последней встречи поручик несколько... возмужал. Таким словом генерал обозначил изменения в облике поправившегося Болдина и добавил, что, несмотря на вынужденное голодание в Шуше, солдатская каша, несомненно, пошла ему на пользу. Он быстро прочитал донесение Мадатова. О бегстве царевича Александра и провале его миссии Ермолов был уже извещен, но все равно донесение обрадовало. Он стал живо интересоваться подробностями защиты Шуши и настроением осажденных.

Болдин отвечал кратко, ибо видел, что главнокомандующий и без того весьма осведомлен.

– Ну а что вы можете сказать о персах вообще?

Болдин смутился лишь на мгновение. Еще с кадетского корпуса было усвоено, что начальство не любит недоумений. Лучше уж ответить невпопад, чем промолчать или, хуже того, отговориться незнанием. Поэтому четко доложил:

– Они боятся своего начальства больше, чем неприятеля. Это раз. Проявляют стойкость только в сомкнутом строю, когда все в куче, и теряются, если разобщены. Это два. И еще падки на разбой и наживу в противоположность нашему солдату. Это три.

Ермолов удивился:

– Я смотрю, вы не поручик, а прямо-таки генерал Жомини, слыхали о таком?

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

– А еще что знаете про сего генерала?

– В своих трудах он считает, что победу над противником следует достигать не путем маневрирования, а решительным сражением, отдает предпочтение наступлению перед обороной, требует сосредоточивать силы на решающем направлении... Да ведь это нам, русским, не диво, так наш Суворов всегда поступал, и так нас в корпусе учили...

Ермолов не скрывал своего удовлетворения и сказал:

– Вижу, что с такими глубокими познаниями вам не следует служить в дальнем гарнизоне. Не поискать ли места в моем штабе?

– Покорно благодарю, ваше высокопревосходительство! – вспыхнул Болдин, потом, понизив голос, решился: – Дозвольте, однако, вернуться в 42-й полк. Пока персов не прогоним, мое место там.

Ермолов пожал плечами:

– Как же я вас туда отправлю?

– С первой оказией! Говорят, что скоро вы отправите им подмогу...

«И этот туда же, – подумал Ермолов. – Похоже, что стратегия, избранная Кутузовым в войне с Наполеоном, здесь не даст эффекта – противник не тот. Полтора месяца войны показали, что храбрость и стойкость, проявленные нашими войсками в столкновении с многократно превосходящим по численности врагом, должны внести определенные коррективы в мои первоначальные намерения». Он поблагодарил Болдина за службу и сказал, что, разрабатывая план войны, непременно учтет его мнение. А Меншикову сообщил, что завтра же соберет военный совет для обсуждения плана дальнейших действий. Нужно только дождаться сведений от генерала Мадатова.

Паскевич тем временем пребывал в скверном состоянии, досадовал на свою несдержанность и мальчишескую, не сообразующуюся с его возрастом выходку. Ничтожный повод для ссоры не позволял ему воспользоваться тайным приказом об отстранении Ермолова, что вызвало бы всеобщее порицание. Он лихорадочно искал способ выбраться из щекотливого положения: настаивать на дуэли – значит усугублять происшедшую нелепость, а пойти на попятную не позволяли правила чести. В это время к нему и явился Меншиков.