Игорь Лощилов - Батарея держит редут

Твердо, под мерный грохот барабанов шли наши колонны, а впереди, давая пример неустрашимости, ехал на своем красавце Мадатов. Его осыпал град пуль, но все они счастливо миновали отважного генерала. Первое соприкосновение с врагом произошло на флангах, там завязался жестокий бой, а наша пехота все так же несокрушимо без единого выстрела, с ружьями на перевес надвигалась на врага. Казалось, что для нее не существует никаких преград. Вот она спустилась к реке, солдаты по пояс в воде, не замедляя движения, перешли ее и стали взбираться на крутой берег. Мадатов вытащил саблю и крикнул: «Ура!» Согласный рев сотен глоток подхватил боевой клич, и наша пехота устремилась вперед.

Казаки и конно-татарская милиция усилила натиск на флангах. Некоторое время ничего нельзя было разобрать, все смешалось в разноголосом шуме битвы. Обе стороны напоминали борцов, застывших в схватке и собиравших силы для очередного броска. Неожиданно среди врагов произошло замешательство. В тылу русского войска показалось огромное облако пыли, которое с удивительной быстротой приближалось к полю битвы. По всему выходило, что русские вводят свои резервы, тогда как персы об этом не позаботились.

Первой дрогнула конница, на которую наседали наши донцы, она под их давлением обратилась в бегство. Конные татары с грузинцами бросились их преследовать и оказались в тылу персидской пехоты. Всякий солдат знает, что это за беда быть отрезанным от своих, и начинает делать все, чтобы воссоединиться. А это уже другой настрой. Сарбазы стали подаваться назад, сначала частями, потом целыми толпами. Принц Мамед-мирза сделал попытку остановить свое войско, его не слушали и едва не затоптали. Тогда он сам поскакал назад мимо своего лагеря, мимо красивых мальчиков, составлявших его свиту, мимо своего наставника.

Урядник Корнеич был неутомим и проявлял в этом бою особую отвагу. Дело было не в обещанной награде; генерал отметил его прилюдно, и его доверие следовало оправдать. К сожалению, нынешнее дело складывалось буднично, неприятель не оказывал серьезного сопротивления, избегал прямых столкновений и был искусен лишь в отступлении. Когда Корнеич преследовал одного из бегущих, мимо него пронесся некто на гнедом ахалтекинце. Конь был отменно хорош, прямо-таки стлался по земле, и достать его не было никакой возможности. Корнеич из последних усилий бросил ему вдогонку свое копье, бросок оказался удачным и сбил всадника. Тот начал сползать с седла, потянул за собой уздечку, и послушный конь стал замедлять ход. Только теперь обратил Корнеич внимание на свою жертву: это был старик и, судя по одежде, весьма знатного рода. Об этом же свидетельствовали золотая сбруя и седло, украшенное драгоценными камнями. Такого, конечно, нельзя было оставлять на поле боя неприбранным. Он взгромоздил умирающего старика на ахалтекинца и сопроводил его в лагерь. Уже позже выяснилось, что это был военачальник, приставленный к принцу в качестве наставника.

Между тем преследование бегущего неприятеля продолжалось вплоть до самого Елизаветполя, а это не менее полутора десятков верст, и все это пространство было усеяно неприятельскими трупами. Много было и пленных, именно им пришлось испытать великую досаду, когда стало известно, что высокий столб пыли, принятый персами за пришедшую подмогу, поднял обоз, спешивший по приказу Мадатова погрузить трофеи еще только что начавшейся битвы. А русские потеряли за все сражение 27 человек.

Наконец Мадатов приказал остановить преследование. Распорядился выдать каждому по две чарки водки и сделать небольшой привал. На угощение князь не скупился, не то что по части отдыха. Он рассчитывал на плечах неприятеля ворваться в Елизаветполь и уже в полночь отдал приказ на марш. После небольшого привала войска двинулись дальше. Уже к утру достигли Елизаветполя, но противника там не оказалось, начальник гарнизона Назар-Али-хан благоразумно вывел из города войско и обозы.

Вступление Мадатова в Елизаветполь было торжественно. Все христианское население, духовенство в белых рясах с хоругвями и крестами вышли навстречу русским войскам. Жители подносили солдатам хлеб, вино, бросались к ногам. Колонны остановились. Мадатов, сойдя с коня, попросил отслужить благодарственный молебен. Все ожило в мрачном перед тем Елизаветполе, везде раздавались радостные крики, приветствующие российского генерала.

Менее других пострадало армянское население, оно и радовалось больше всех. Когда персы заняли город, армяне обещали им служить, но в свой форштадт их не пустили. А когда с приближением русских войск Назар-Али-хан предложил армянам перенести свои ценности в цитадель якобы для охраны, они не согласились. Не то что татары: те поддались на уговоры персов и с их бегством лишились всего. Татарский старшина потом так и сказал: дураки были, надо теперь в голова дыра вертеть и новые мозги лить.

Мадатов отправил донесение в Тифлис об одержанной победе, где испрашивал распоряжения о дальнейших действиях. Сам же, как и предполагал ранее, намеревался двинуться в Шушу на выручку Реута. Однако новые известия заставили повременить с первоначальным намерением. Разведка донесла, что Аббас-Мирза, взбешенный известием об оставлении Елизаветполя, обрушил на Назар-Али-хана страшный гнев. Он приказал одеть его в женское платье, намазать бороду кислым молоком, посадить на осла лицом к хвосту и в таком виде провезти перед фронтом армии. Преподав такой урок, он будто пообещал показать всем, как нужно воевать с презренными гяурами, и, сняв осаду с Шуши, сам двинулся к Елизаветполю. Мадатов был вынужден вывести войска из города, так как там нельзя было оставаться из-за недостатка воды, а более того из-за невозможности маневра, что так любил отважный генерал. Он послал новое извещение в Тифлис и, дав приказ подчиненным войскам собираться в лагере, стал готовиться к сражению с персидской армией.

В эти первые дни сентября события следовали одно за другим, обстановка менялась кардинальным образом. Тифлис принимал все новые войска: вслед за ширванцами прибыл сводный гвардейский полк, сформированный из лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков, принимавших участие в декабрьском бунте, за ним – Нижегородский драгунский полк и более мелкие части. Появилась реальная возможность сформировать уже сейчас достаточно мощную группировку и, не ожидая осенних холодов, отправить ее навстречу Аббас-Мирзе. В таком духе высказался военный совет, собранный Ермоловым, и он был вынужден изменить первоначальные намерения.

Действующий корпус составился из полков: 41-го Егерского, Ширванского пехотного, 7 Кабардинского, Нижегородского драгунского и ряда более мелких частей – всего около 9 тысяч человек. Возглавить его было предложено Паскевичу. Сам же Ермолов оставался в Тифлисе, чтобы принимать поступающие войска и формировать из них новый корпус для действий согласно складывающейся обстановке. Если, скажем, Эриванский сардар вздумает выйти из Дилижанского ущелья, он должен был преградить ему путь. План этот был достаточно рискованным, поскольку не предполагал всех возможных действий противника. Выдвижение этого нового корпуса из кавказской столицы делало ее открытой для разбойных нападений со стороны мятежных горцев, если бы тем удалось сговориться.