Игорь Лощилов - Батарея держит редут

Паскевич с готовностью принял предложение Ермолова. Он вообще вел себя так, словно недавней стычки между ними не было. Давая ему указания, Ермолов исходил из того, что Аббас-Мирза находится под Шушой и продолжает ее осаду. При этом указал на три возможных варианта развития событий. Если неприятель, узнав о движении наших войск, выступит навстречу, его следует решительно атаковать, предприняв меры против многочисленной кавалерии персов. Это для нас наименее выгодный вариант. Второй, более предпочтительный, если неприятель останется на месте. Ведь тогда он лишится выгод использования своей кавалерии по условиям местности. В этом случае его нужно атаковать совместно с гарнизоном Шуши. Наконец, самый благоприятный вариант: Аббас-Мирза, устрашившись вашего появления, отступит к Араксу – тогда его нужно преследовать до самой границы.

Паскевич послушно внимал. Указания, состоящие из одних предположений, не заслуживали того, чтобы спорить. Он уже нацеливался на немедленный выход войск и прикидывал, что еще нужно взять в поход. Не верилось, что Ермолов предоставил ему почти все наличные войска. Нет ли в этом какого-нибудь подвоха?

– Зная вас как весьма опытного военачальника, – продолжал Ермолов, – не смею отягощать ваше превосходительство мелочными указаниями. Однако для пользы дела посылаю своего начальника штаба генерала Вельяминова в качестве первого вам помощника. Он хорошо знает местные условия и на первых порах будет чрезвычайно полезен. С ним я посылаю также приказ генералу Мадатову о безусловном вам подчинении. Он человек кавказский и весьма горячий, но уверен, что при своем опыте вы сможете найти с ним общий язык. Информируйте меня о всех своих действиях, а засим – желаю успеха...

– И вот еще что, – услышал Паскевич последние наставления, – ко мне прибыл с донесением поручик Болдин. Он, кажется, толковый офицер, хорошо проявил себя при обороне Шуши, знает тамошнюю обстановку и весьма желает поскорее употребиться в дело. Найдите ему достойное применение...

Из всех поручений главнокомандующего это было самое легкое, и Паскевич согласно наклонил голову. Расстались они вполне миролюбиво.

Паскевич был скор на решения и их исполнение. Уже на следующий день вновь сформированный корпус должен был выступить к Елизаветполю, где намечалось соединение с отрядом генерала Мадатова. Накануне выступления Болдин решил посетить княгиню Мадатову и узнать, не будет ли у нее какой-нибудь передачи для генерала. На самом же деле это был только предлог, чтобы увидеть и попрощаться с боевым товарищем, вернее, подругой.

Дом знаменитого генерала отыскать было нетрудно: о нем знал всякий прохожий. Княгиня Софья Петровна встретила его радушно, она была еще молода, лет тридцати, и красива. Единственно, что выдавало возраст, это плохое зрение, вынуждавшее ее все время прищуриваться. Болдин слышал, что княгиня получила воспитание в Смольнинском институте и до сих пор руководствовалась правилами, которое внушило это милое, но далекое от жизни заведение. Она была чрезмерно доверчивой и считала, что благородный человек никогда не унизится до лжи, чем сам князь, не обремененный образованием и благородным воспитанием, беззастенчиво пользовался.

Наслышанный о подобных странностях княгини, Болдин принялся красноречиво описывать жизнь генерала, с которым расстался несколько дней назад, но скоро заметил, что боевые подвиги мужа ее интересуют мало. Она более всего хотела знать подробности о его здоровье, четко ли выполняет он врачебные предписания, принимает ли снадобья в виде бараньего жира и пчелиного клея, который растворяют в крепком вине. Болдин с готовностью засвидетельствовал добропорядочную жизнь генерала, хотя о подобных снадобьях слышал впервые, впрочем, в одной из составляющих он был вполне уверен и уверенно подтвердил: принимает.

Когда тема о генеральских недугах исчерпалась, Болдин попросил разрешения переговорить с девицей Антониной. Увидев настороженность княгини, поспешил пояснить, что это он сопровождал ее в поездке по горам, в ходе которой они подружились и стали близки... Впрочем, испугался, что будет неверно понят, и поспешно добавил: она теперь для меня belle amie [1], потом поправился: вернее, ma soeur [2]. Княгиня сделала вид, что не заметила его внезапного смущения и милостиво согласилась при условии, что сама будет присутствовать при их разговоре, ибо, несмотря на приобретенное родство, правила приличия не позволяют оставить молодых людей наедине.

Появившаяся в гостиной Антонина оказалась до того неузнаваемой, что Павел потерял дар речи. На ней было светлое, расшитое цветами платье, стянутое широкой красной лентой, отчего вся фигура напоминала изящную рюмочку. Верхняя часть имела вырез в виде двух полукружий, что делало ее похожей на сердце. Она несла эту конструкцию с величием королевы, роль свиты при ней исполняла болонка, масть которой гармонировала с цветом платья, а ошейник – с цветом пояса. Павел с трудом выдавил из себя несколько диктуемых этикетом слов, но восхищения, мало соответствующего объявленной родственной связи, скрыть не мог, чем вызвал некоторую настороженность княгини. Антонина, наоборот, повела себя очень естественно и, взяв собачонку на руки, стала с интересом расспрашивать Павла о его ближайших планах. Узнав, что ему уже завтра надлежит выступить в поход, она оживилась и попросила передать письмо папеньке.

– Вы не возражаете, ma chere tante? [3]

Не дожидаясь разрешения, она тут же присела к столику и стала писать, не прерывая светской беседы. Павел быстро втянулся в игру и показал себя достойным партнером, поскольку сумел не вызвать своими ответами беспокойство подозрительной княгини. Окончив письмо, Антонина передала его бдительному цензору и, пока та читала его, продолжила светскую беседу.

– Милое существо эта Мими, – говорила она, поглаживая собачонку, – и до того смышленая, что может исполнить любое мое желание. Только посмотрите, какие у нее умные глаза. Мими! Ну-ка покажи Павлу Ивановичу свои глазки.

Шустрая собачонка, словно желая подтвердить мнение хозяйки, устремилась к гостю и доверчиво потерлась о его ноги. Павел взял ее на руки, погладил и заметил клочок бумаги, спрятанный за розовым ошейником. Мимолетный взгляд, брошенный на девушку, подтвердил, что он тоже может быть отнесен к разряду смышленых, и записка была ловко извлечена.

Тем временем цензура благополучно завершилась, письмо было вручено Павлу с теплым напутствием и пожеланием скорейшего возвращения. На этом аудиенция окончилась.

Покинув дом княгини, Павел с нетерпением развернул клочок бумаги и прочитал:

«Желаю вам удачи в предстоящем походе. Сожалею, что по известным причинам не могу разделить его трудности и предстоящую славу. Храните себя ради тех, кому дороги. Сообщите сразу же о батюшке, я скоро его навещу. И да будет с вами Бог!»