Юрий Никитин - Князь Рус

– Девяносто девять, – сказал он сильным, мужественным голосом. – Я сам поведу их. Как наш древний герой, я говорю об Иисусе Навине, я начну бой первым!

Дружинники спали прямо на земле, в доспехах и при оружии. Хотя костры горели по всему кругу воинского стана, спящие прижались друг к другу, не выпуская животное тепло. Рус выглянул из шатра, когда на небе страшно запылала красным огнем темная туча. Отсвет упал на землю, и неподвижные воины показались ему зловещим надгробием на исполинском памятнике войнам. Жутко и тревожно полыхнули другие тучи, на некоторых возникали малые очаги огня, и можно было угадать, где разгораются новые пожары.

Он вышел, стараясь не будить Ис, огляделся. Хорошо видно и пылающие тучи, и пожары на земле, и огненные столбы, которые подпирают небо.

От множества распаренных тел скапливался нечистый туман, грязно-серый, тяжелый. Люди лежали так плотно, что можно было бы пробежаться через весь стан, прыгая по телам, и ни разу не ступить на землю.

Недоброе предчувствие, что зародилось в глубинах сна, не исчезло. Напротив, на душе стало тревожно, и он чувствовал потребность оглядываться, словно ожидал удара в спину.

От костра, где сидели часовые, поднялся человек. Рус узнал старого волхва. Тот зябко кутался в одежку с длинными рукавами. Кивнул Русу:

– Гой ты еси, княже… Как почивалось?

– Скверно, – буркнул Рус. – А тебе?

– Беспокойно что-то, – пожаловался Корнило. – Вроде бы хорошо, что эти дурни решились на поединок… а я все время жду какого-то подвоха. Подлый народ!

Выйдя за границу костров, они долго наблюдали рассвет, потом ворота Нового Иерусалима чуть приоткрылись. Малую калитку проделать в воротах не додумались, да и ни к чему было, ворота раньше всегда нараспашку, теперь же Рус с злой насмешкой наблюдал, как выпускают иудеев по одному, тут же запирают на все засовы. Страшатся, что, несмотря на перемирие, скифы все же ворвутся… По себе судят, мерзкие твари.

– Как суслики!.. – сказал Корнило с отвращением. – Трясутся от страха, но идут.

– Зря я разрешил, – бросил Рус угрюмо.

– Не казнись. Все одно они у нас в мешке.

– Верно, но прошла только неделя, как мы уговорились о поединке. Еще три дня до смертного боя! А уже осмелели, чуть ли не на ноги наступают.

Корнило угрюмо кивнул. Похоже, смутное беспокойство тревожило и его душу. После объявления перемирия иудеи начали чересчур часто покидать город, посещать занятые скифами веси. Иные вовсе расхрабрились настолько, что забредают в воинский стан. Добро бы только молодые девки, но появляются и парни. Ученики, так их назвала Ис. Учатся мудрости, стараются увидеть как можно больше.

Что ж, пусть смотрят. Скоро им убираться к матери Ящера. Там, на севере, только леса да снег. Пусть смотрят, пока могут.

– Гляди, один вовсе прет к твоему шатру!

Рус скривился. Заринка вертит хвостом, как молодой лисенок. Мало ей, что половина парней не сводит глаз, Сове голову задурила, на что уж осторожный да умелый воевода, и то попался, а ей еще и чужаков подавай. С первого же дня возле нее появился какой-то хиляк, мелкий, но ухитряется сутулиться, бороденку отпустил, гаже некуда.

– Больно много воли ей даешь, – заметил Корнило.

– До нее ли, – огрызнулся Рус. – А запретить ходить им не могу – пообещал!

– Зря.

– Знаю, – ответил Рус еще раздраженнее. – Как-то поймали на слове… Или сумели подстроить, что я ответил так, как им хотелось. Да ладно! Скоро в поединке побьем да изгоним с этих земель. Тогда все решится само.

Корнило смолчал, хотя по лицу было видно, что не стерпел бы и дня. А князь хоть и молод, но молодец, сгоряча ничего не творит. Под крылышком отца да за спинами старших братьев был сущий младенец! А остался без них – матереет не по дням, а по часам.

Один из иудеев, плешивый и покрытый коростой, будто испытывая терпение волхва скифов, рискнул даже приблизиться к тому месту, где стояли князь с волхвом.

– Прости, жрец древних знаний… Я знаю, что настоящие снадобья могут творить только люди, сами близкие к простой жизни… В городах их не создать. Не знаешь ли какого-нибудь средства от облысения?

Корнило покосился на князя, тот едва сдерживает смех, ждет от него возмущенного вопля, и потому Корнило с самым радушным видом снял с пояса баклажку:

– Есть, конечно! Выпьешь всего пару глотков, и одним лысым иудеем станет меньше.

Со стороны леса приближался дробный перестук копыт. Буська мчался во весь опор, маленькая злая лошаденка неслась как хищная птица, прямо стелилась в беге над землей, даже шею вытянула, как летящий гусь. Буська издали заметил князя, повернул коня по широкой дуге, подскакал, запыхавшийся и румяный от бешеной скачки.

– Княже! А что я видел…

– Ну, говори, – бросил Рус с преувеличенной суровостью.

– С той стороны у них тоже есть ворота. Правда, там река, а моста нет, так что никто не ездил… А сегодня, смотрю, ворота открываются. Выехала двуколка ихнего главного! Того, который весь в черном, как ворон. С ним вышли еще двое. Быстренько вытащили из камышей плот, здоровенный такой, загнали туда коня с повозкой, перевезли на ту сторону. Я думал, и дальше пойдут, а они там и остались, а двуколка направилась прямо в лес!.. У меня аж поджилки затряслись. Ну, понимаю, колдовать поехал. Он же у них и есть колдун: не зря же весь как ворон! И старый такой же. Ему, наверное, лет двести…

Рус взмахом подозвал дружинника:

– Ракшаса под седло!

– Уже оседлан, княже.

– Веди сюда. Буська, из тебя получается хороший разведчик! Многое замечаешь.

Буська расцвел от счастья как маков цвет. Глаза заблестели. Он повернул коня:

– Я знаю, где хороший брод!

– Разве мужчинам нужен брод? – удивился Рус. – А ты… Впрочем, ты заслужил. Ладно, поедешь со мной.

Он вскочил на Ракшаса, дружинник опасливо отскочил, конь сразу взвился на дыбы, показывая свою стать, затем с места пошел в мощный галоп. Буська как прилепился сзади, а его лошадка все поняла, мчалась еще больше обозленная, вытягивала шею, будто пыталась укусить черного жеребца.

Они вылетели на крутой берег. Буська ахнуть не успел, как Ракшас в могучем прыжке распластался в воздухе. На миг Буське показалось, что черный конь так и перелетит реку, но тот с мощным плеском обрушился в воду. Брызги взлетели до небес, Буська закусил губу, прошептал умоляюще:

– Не опозорь…

Лошадка сердито скакнула следом. Ракшас как большая хищная рыба поплыл через реку, даже не пытаясь достать копытом дно. Волны взлетели, промочив одежду. Холода Буська сначала не ощутил вовсе: только бы не осрамиться, понукал плыть за Ракшасом, что вон режет волны как большая лодка.

Соломон с трудом вылез из повозки. Сегодня с утра голова была тяжелая, как налитая холодным чугуном, тупая боль с ночи отдавалась в висках, а теперь уже и во всем теле. Но так чувствуют, напомнил себе, не только его сверстники, но и помоложе… Вон отец Хевы – его племянник, а уже еле ноги волочит! Видать, его, Соломона, господь не берет к себе, чего-то ждет от него.