Юрий Никитин - Князь Рус

– Дай знак, – попросил Соломон умоляюще, – дай знак, господи…

Меч куется из того же металла, подумал он тоскливо, что и соха. Кто сказал, что сидеть в седле труднее, чем идти за плугом, налегая на рукояти от зари до зари? А сколько ждать урожая? Оберегать от диких зверей, нечистых свиней, что топчут посевы, сжирают молодые стебли?

И тогда находится человек, он всегда находится, кто говорит: пора сесть на коней и взять в руки боевые топоры. В соседнем племени все то же, что и у тебя. Потому убейте там мужчин, заберите их скот и богатство, их дочерей сделайте наложницами, сыновей – рабами, а их дома и земли – своими! Тем и отличаются мужчины, что умеют брать силой у слабых! Нет богов, которые бы помогали слабым!

Сколько этих племен, сколько народов, что брали топоры и шли на соседей? Завет всех не упоминает, их не пересчитать, как песка на берегу морском, но не меньше и тех, кто меча не брал, держался за поручни сохи. Так где же верный путь?

– Дай знак, – взмолился он дрожащим голосом. – Ведь не зря же ты наслал на нас это тяжкое испытание? Чего ты ждешь от нас на этот раз?

Перед ним была стена кряжистых деревьев. Повозка не пройдет, но между могучими стволами виднелась едва заметная тропка. Сердце Соломона стиснулось в страхе. Похоже, что след свеж! Недавно кто-то ходил… И – о Яхве! – вроде бы чувствуется свежий запах крови.

Он с трудом оттолкнулся от повозки, ноги держат плохо, медленно побрел, опираясь на палку, в чащу.

Выплыв на берег. Рус тут же пустил Ракшаса по мелководью тем же могучим галопом. Искрящиеся на солнце брызги взлетали по обе стороны, Ракшас несся как сказочный конь с серебряными крыльями, а сам всадник выглядел как молодой солнечный бог, сильный и грозный.

Буська сцепил зубы. Ему пришлось соскользнуть в воду и плыть рядом, держась за седло, теперь едва вскинул окоченевшее тело на свою лохматку, прошептал посиневшими губами:

– Не выдай…

На мелководье лошадь встряхнулась, как пес, разбрасывая веер брызг, Буська едва удержался, тут же мокрая земля понеслась над ним, а расстояние до скачущего Ракшаса начало медленно сокращаться.

Рус пустил коня наверх по берегу. Впереди была дубовая роща. А прямо перед могучими стволами стояла знакомая старая лошадка, запряженная в двуколку.

– Тихо, – сказал он Ракшасу. – Жуй травку, сопи в две дырочки, но не уходи. Привязывать не буду.

Земля подалась под его тяжелым весом, мягкая и уже лесная, наполовину из перепрелых листьев, травы. Шагая бесшумно, он отошел, оглянулся на стук копыт, знаком велел Буське остаться возле Ракшаса. На лице мальчишки выступила обида. Рус приложил палец к губам, похлопал по рукояти меча и сделал очень серьезное лицо.

Буська сразу стал строже, гордо вытащил свой меч-акинак и стал осматриваться с великой тщательностью. Рус усмехнулся, обошел могучий дуб, исчез. Сколько Буська ни прислушивался, не уловил ни треска, ни шороха. Молодой князь умел ходить бесшумно, будто родился не царским сыном, а лесным охотником.

А Рус двигался с осторожностью: мало ли кто ждет старого волхва иудеев в темном лесу! Могут ожидать вовсе не люди, а их чудища, коих позвал на помощь против благородного народа скифов. Ноги переступали сами по себе, деревья двигались навстречу, расступались, становилось прохладнее. Недалеко ушел, а уже воздух поменялся, не степной и не речной, а такой бывает только в лесу: с запахами старых листьев, клея, гнилых валежин, муравьиных куч…

Внезапно деревья расступились, взору открылась обширная поляна. Посередке высился мощный дуб о трех стволах, исполинский, древний, с корой в ладонь толщиной, дуплами, наплывами размером в щит. Ветви расходились так широко, что накрывали всю поляну. В коре дуба виднелись вбитые камни, уже почти проглоченные наплывами деревянной плоти, торчали концы медных стержней. У подножия белели седые валуны, такие же древние, закругленные.

У него внезапно зашевелились волосы на загривке. Он ощутил запах крови, пусть даже пролитой в давние времена, когда здесь было древнее капище, где резали пленных, приносили в жертву красивых девушек, младенцев.

Послышался шорох. Из-за дуба вышел старик в черном. У Руса зашевелился чуб, а по спине побежали мурашки. Колдун!

Он вытащил меч, неслышно подкрался сзади. Соломон подслеповато всматривался в знаки на дереве, когда мощная рука Руса ухватила его за ворот.

– Замри, колдун проклятый!

Соломон икнул и без сил опустился на землю. Рус обошел его, все еще не выпуская из рук, оказался лицом к лицу. Соломон снова икнул, в глазах был страх, но, к недоумению Руса и даже разочарованию, этот страх таял как гнилой туман на утреннем солнце.

– Ах… – прошептал Соломон бледными губами, – ну разве ж можно так пугать…

– Пугать? – рыкнул Рус люто. – Да я убью тебя сейчас за гнусное колдовство!

– Я не колдовал…

– А что же?

Он старался говорить свирепо, но видел, что Соломон уже отошел от страха, словно кого-то другого боялся намного больше. Это сбивало с толку. Нехотя выпустил старика, но оголенный меч держал наготове, колючие искорки холодно прыгали по лезвию.

– Великий князь…

– Я еще не великий, – отрезал Рус, он поморщился, иудеи умеют ловить человека в паутину слов, – это ваше тайное капище, да?

Соломон вздрогнул, даже сгорбился. Уронил голову на грудь, но Рус двигался настолько молниеносно, что подбородок Соломона внезапно уперся в холодный металл меча. – Клянусь вашим богом, ты скажешь!

Он шелохнул рукоятью, и острое лезвие словно готовилось открыть горло прямо в ложбинке между ключицами. Варварский князь явно дает понять, догадался Соломон, о каком боге он говорит.

А Рус со злостью и разочарованием видел, что жест нелеп, старика не испугать, все волхвы скорее умрут, чем нарушат свои ритуалы даже в мелочи, но это вырвалось невольно, а ничего лучше на ум не приходило.

Соломон сказал плачущим голосом:

– Здесь нет ничего важного для тебя, великий вождь!

– Кто знает, кто знает, – отрезал Рус. – Говори.

Седая голова старика моталась из стороны в сторону. Рус нехотя убрал меч. В покрасневших глазах иудейского волхва отразилась такая мука, что Рус дрогнул, но стиснул челюсти и посмотрел на него сурово и надменно взглядом вождя.

– Это лишь наша вера… – прошептал Соломон.

Рус оглянулся на дуб:

– Да? Это ваш бог?

– Нет… Прости меня, – взмолился Соломон, – но мне просто стыдно говорить про этот позор… Ведь было уже, когда народ мой дрогнул и отступился от истинной веры… ибо простому народу был непонятен высший бог. Ему нужен бог попроще, вещественный! И они в отсутствие Моисея изготовили золотого тельца и поклонялись ему. За это наш народ постигли беды. Но и спустя тысячу лет мы едва не опустились до полулюдей… Да, когда в бегстве мы многое потеряли, когда пришлось начинать заново, мы скатились было к идолопоклонству.