Юрий Никитин - Князь Рус

Рус вскрикнул как раненый зверь:

– Алый Цвет?.. Не может быть!

Он прямо с коня прыгнул на их тела. Его горячее тело обожгло холодом мертвых. Дрожащими от ужаса пальцами ухватил ее за плечи. Тяжелые намокшие волосы соскользнули с мертвенно-бледного лица. Их объятие было крепким, он невольно приподнял их обоих. Сова взял князя за руки, и Рус, опомнившись, отпустил холодные плечи двоюродной сестры.

– Почему? – спросил он в яростном непонимании.

Все молчали, отводили взгляды. Сова сопел сочувствующе. Кто-то за их спинами горько и витиевато ругался, клял богов, разлившуюся реку, злых людей, проклятую жизнь.

– Почему? – спросил Рус снова. В голосе были ярость и недоумение. – Это же всего лишь трусливый иудей!

С берега к воде спустился Корнило. Поглядел, покачал седой головой:

– Они счастливы, князь. Они не были счастливы здесь… и не могли быть счастливы, проклятая жизнь, но там каждому воздается. А они… чистые души.

Голос его дрогнул. Буська хлюпнул носом, всплакнул, устыдился немужского проявления чувств, вскочил на коня и погнал вдоль берега, подставляя заплаканное лицо встречному ветру.

Рус в ярости сжимал кулаки, но вдруг пришла страшная мысль, от которой похолодел весь, будто очутился в глыбе льда. А он бы разве смог жить, если бы что случилось с Ис?.. О боги, только уберегите ее! Сам отдаюсь в ваши холодные руки, только оградите ее от любых бед. Что хотите со мной, но только ее, для которой живу, не троньте…

Старый Иосиф чувствовал, что на этот раз умирает, но за делами и суетой сует так и не составил завещания. А потом пришли страшные народы севера, предсказанные Гог и Магог, стало вовсе не до завещания. А сейчас… Семья большая, сейчас даже дальняя родня прибежала сюда под защиту стен Нового Иерусалима, так что распределить надо мудро. Последняя воля умирающего священна: как завещает, так тому и быть, потому, чтобы в самом деле распределить все мудро и окончательно, он слабым голосом позвал жену.

Явилась заплаканная Сара, сразу с громким плачем бросилась к его ложу:

– Иосиф! Неужто ты уже не чувствуешь в себе сил?

– Откуда они возьмутся? – ответил он. – Разве не я их тратил?.. Сара, я хочу составить предсмертное завещание.

– Все, что скажешь! – сказала она со слезами. – Как скажешь, так и будет!

Он перевел дыхание, сказал размеренно:

– Во-первых, все стадо оставляю Абраму…

Глаза Сары округлились.

– Абраму? Да он их променяет на гульки с дочерями Цили. Ни в коем случае! Оставь их Мойше. Тот настоящий скотовод… в душе. Он сумеет из одного стада сделать два.

– Хорошо, – сказал он слабо, – Мойше так Мойше. А лавку с товаром оставляю Давиду…

– Что? – ахнула она. – Давид меньше всех людей на свете годится для торговли. Он сам там все выпьет и съест, а что не сможет – пригласит приятелей. Оставь это молодому Соломону, твоему племяннику. Он готов торчать за прилавком дни и ночи!

– Соломону, – согласился он покорно. Вздохнул. – А сад по реке завещаю Исаву…

– Дорогой, – воскликнула она, – только не Исаву! У него уже есть сад. Да и тот запущен. Оставь Аарону.

– Хорошо, – вздохнул он. – А склад с мотыгами и прочим – Исхаку…

– Нет, – возразила она. – Ты забыл, что у тебя есть еще и сын Перец. Ему и оставь!

– Хорошо, хорошо, – вздохнул он. – Перецу так Перецу.

Она заботливо потрогала ему лоб:

– У тебя жар…

– Да, – согласился он. – Наверное, потому, что я перестал понимать, кто из нас умирает?

Рус со злостью проследил взглядом за старым, согнутым иудеем. Тот шмыгнул между кострами стражей, кланялся часто и много, ему что-то кричали, он отпрыгивал, угодливо улыбался. Через плечо нес полупустой мешок, а когда заметил возле костра Сову, поспешил, на ходу вытащил сапоги, протянул обеими руками:

– Вот, великий и славный воевода! Как и заказывали…

Рус слышал, как Сова прорычал зло:

– Вы ж говорите, что твой бог сделал мир за семь дней! А ты шил простые сапоги восемь?

Иудей всплеснул руками:

– А ты посмотри на этот мир! И посмотри, какие сапоги.

Сова вертел, щупал, дергал, выворачивал голенища наизнанку. Подошли еще двое, щупали, он отпихивал их локтями. Наконец Сова кивнул удовлетворенно, сел, прямо у костра заменил свои вконец стоптанные, прошелся, прислушиваясь, не жмут ли, не давят. Это юнцам важна красота, а зрелому мужу куда нужнее добротность.

Иудей следил настороженно, но страха в лице не было. Сова наконец кивнул милостиво, бросил ему пару золотых монет. Иудей часто кланялся, что-то говорил, Рус не слышал, руки иудея суетливо рассовывали по карманам монеты, захваченные скифами в одном из горящих домов, а Твердая Рука взял его за локоть, указывал то на свои разбитые в дороге сапоги, то на щегольские сапоги Совы.

Слишком часто, подумал Рус в который раз, иудеи посещают стан скифов. Боятся до свинячьего визга, видно по рылам, но все же лезут, общаются, навещают тех, кто не сумел сразу убежать за высокие стены града. Убеждают, что тем надо потерпеть, в Новом Иерусалиме и так задыхаются от тесноты…

Ишь, сапоги воеводе! Понятно, лазутчики врага. Стараются выведать, как скифы будут сражаться в поединке. Как будто здесь что-то тайное. Не может быть, чтобы из-за золота рисковали шкурами. Хотя по их виду не заподозришь… Не может же быть на свете народа, который бы так ценил золото?

Был соблазн распять их всех на виду у стен града, узрят, что их хитрости разгаданы, устрашатся, но, к удивлению Руса, горячо запротестовали воины: чего, мол, страшиться, пусть ходят, забавный народ… Еще больше удивился, когда и Бугай пробасил укоризненно:

– Это что ж, мне свою рабыню держать где-то за станом?.. Ты чересчур стал страхополохом, Рус.

И совсем уж пошатнулся как от удара, когда Моряна сказала с некоторым смущением:

– У меня тоже бывает гость. Он приносит мне ихние притирания.

– Что? – не понял Рус.

– Притирания, – повторила она с неудовольствием. – Я сама заказала! От них кожа становится белее и чище.

Он вытаращил глаза. С Моряной что-то происходило. Нет, лицо не стало белее, все та же гигантская земляника, но как-то держится иначе, плечи выпрямляет по-другому, и что-то в ней появляется… от женщины.

– Боги, – прошептал он. – Мне уже страшновато… Сколько дней до поединка?

– Два, – ответил Буська с готовностью.

– Скорее бы, – прошептал Рус. – Ох, скорее бы!

Ерш ухмыльнулся, слушая, опустился у ближайшего костра на корточки. Ему сунули кость с ломтем мяса, он быстро сожрал, хлопнул себя по лбу ладонью:

– Князь дело молвит! Вы зря противитесь. Надо от них держаться подальше. А то знаете, что натворил Бугай?

Дружинники уже начали ржать заранее, Ерш чересчур серьезен, даже побледнел, это он умеет, глаза выпучил в страхе, а рассказывает так, что сам трясется: