Елена Первушина - Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Е. Е. Лансере. «Елизавета Петровна в Царском Селе». 1905 г.

Историк рисует именно тот образ, какой хотела оставить по себе Елизавета в истории и в народной памяти. И по его рассказу мы можем судить, насколько хорошо ей это удалось.

Немецкая принцесса из захолустного княжества, так и не научившаяся толком говорить по-русски, оказалась одной из самых обожаемых народом правительниц России, и это не случайность. К тому, чтобы Екатерину «оценили по заслугам», она сама приложила немало усилий, создавая себе, как сказали бы сейчас, имидж «матушки-императрицы» и наследницы Петра, если не по крови, то по духу. Неслучайно на знаменитом Медном всаднике, установленном во времена Екатерины сделана надпись «Петру Первому — Екатерина Вторая», словно и не было никого между этими правителями. Маска, которую надела на себя Екатерина, чтобы удержаться на престоле, так плотно срослась с ее лицом, история ее царствования так сильно мифологизирована, что впору задаться простыми детскими вопросами: хорошим или плохим человеком она была? чего она сделала больше — добра или зла?

Если уж мы задаем детские вопросы, то обратимся прежде всего за ответом к детской книге — уже знакомому нам произведению Александры Осиповны Ишимовой. Что пишет она о Екатерине? А конкретно о том, как она попала на российский трон?

«Чрезвычайны были изменения, произошедшие в России с восшествием на престол Петра III: новый император, казалось, всем отличался от покойной императрицы. Мои читатели уже слышали о его мире с жестоким врагом Елизаветы, Фридрихом II. Но это было еще не все; вслед за известием о мире, которое еще не могло назваться дурным, а, напротив, могло обрадовать многих, Русские услышали вести вовсе не радостные: все рассказывали друг другу, что государь хвалит и награждает только иностранцев; что, не доверяя своим подданным, он окружил себя, вместо гвардии, отрядом Голштинцев, выписанных из его Отечества (корпус Голштинцев, состоящий из 3000 человек, был выписан из Германии спустя несколько лет после приезда принца. Это было любимое войско Петра III. Оно всегда стояло на квартирах там, где великий князь проводил большую часть своего времени: в Ораниенбауме). Наконец, что весь Русский народ стал будто бы подвластен Прусскому королю, потому что Петр Федорович так предан ему, что малейшие желания его считает священными.

Сначала все считали такие слухи несправедливыми, считали выдумками врагов императора, но вскоре должны были поверить им. Да и кто бы не поверил? Все доказывало справедливость рассказчиков: и Русские солдаты, одетые по приказанию императора в новые мундиры, точно такие, какие были у Прусских солдат, и удовольствие, с которым император вводил все эти перемены, и его радость при получении от Фридриха чина генерал-лейтенанта его службы, и, наконец, торжественное объявление о том, что недавно заключенный мир уже нарушен, и Русское войско, сражавшееся в Германии против Фридриха, должно было идти теперь на его врагов».

Г.-К. Гроот. Цесаревич Петр Федорович и великая княгиня Екатерина Алексеевна. 1740-е гг.

Здесь все правда. В своих записках Екатерина II рассказывает о том, как впервые увидела голштинский отряд Петра, который прибыл морем из Киля в Кронштадт, а затем в Ораниенбаум. Эта затея потребовала от Петра немалой смелости, так как Елизавета испытывала жгучую неприязнь к стране, где в расцвете лет умерла ее любимая сестра. Появление солдат, говоривших на немецком языке, вовсе не обрадовало российские войска.

«Я узнала, что солдаты, глядя на Голштинские войска, говорили: Эти проклятые немцы все проданы Прусскому Королю; вот навезли в Россию измеников… придворные лакеи с гвардейскими солдатами Ингерманландскаго полка должны были носить кушанья новоприбывшему войску из дворцовом кухни в лагерь… Солдаты Ингерманландскаго полка говорили: Вот, мы стали лакеями этих проклятых немцев. Придворная прислуга говорила: Нас заставляют ухаживать за грубою сволочью. Узнавши и увидавши все это, я твердо решилась держаться как можно дальше от этой вредной ребяческой игры», — пишет Екатерина.

Кто же были эти голштинцы, почему их появление вызвало столько пересудов, и было ли увлечение Петра III солдатской муштрой проявлением ограниченности его ума?

Проще всего ответить на последний вопрос. Достаточно привести пару цитат из весьма уважаемого труда Эрнеста и Тревора Дюпюи «Военно-историческая энциклопедия», и все встанет на свои места. Глава, посвященная войнам второй половины XVIII века, носит в этой книге подзаголовок «Господство маневра на суше и на море».

О маневрах сухопутных войск сказано следующее:

«Темп огня кремневых мушкетов возрос настолько, что введенное Густавом II Адольфом построение в шеренгу по шесть преобразилось в шеренгу по четыре, затем по три, а в конце концов — в Британской армии — и по два. Таким образом, возникла совершенно новая проблема из области управления войсками. И без того железная дисциплина, практиковавшаяся в начале XVIII в., стала во всех европейских армиях еще более жестокой. Но Фридрих Великий пошел еще дальше. Посредством непрерывной муштры (включая строевой шаг) прусский солдат был буквально превращен в живой манекен. Прусские подразделения могли менять направление движения, наступать одновременно всем фронтом или поочередно, небольшими группами; могли перестроиться из походной колонны в боевые шеренги или наоборот — причем даже на пересеченной местности. Кроме того, к нововведениям следует отнести залповую стрельбу повзводно (раньше, как правило, практиковался залповый огонь существенно более крупных подразделений).

В итоге возникла чрезвычайно мобильная пехота, которой можно было как угодно манипулировать на поле боя, добиваясь максимальной огневой и ударной мощи на выбранном участке фронта. Именно благодаря этому стало возможным, например, такое тактическое нововведение, как „атака вкось“, продемонстрированная Фридрихом II под Лейтеном».

В другом месте автор отмечает, что, доведя постоянными упражнениями навык зарядки мушкетов до полного автоматизма, Фридрих смог почти вдвое увеличить темп огня своей пехоты по сравнению с пехотой противника. Даже сугубо мирному человеку становится ясно, что муштра в армии XVIII века не развлечение, не «ребяческая игра» и не способ почувствовать свою власть, а прямой путем к победе над врагом.