Вильгельм Йозеф Блос - История французской революции. От первых дней до Директории [litres]

Тогда Лафайет вновь предложил двору свои услуги. Ему удалось склонить бесхарактерного маршала Люкнера на свою сторону, чтобы увезти короля в Компьен. Оттуда, предполагалось, Людовик уедет за границу и примет меры против якобинцев. Лафайет, как он говорил, надеялся на честность короля и полагал, что последний сохранит все новые учреждения. Такое доверие было очень неуместно в такой момент, когда король успел уже поднять иностранные державы для уничтожения конституции, на верность которой он присягал. Людовик ответил генералу фельянов презрительной насмешкой и поручил передать ему, чтобы он лучше и впредь служил «вороньим пугалом» у революционеров и старательно исполнял свое «генеральское ремесло». По-видимому, эта насмешка даже не оскорбила особенно чувствительного Лафайета.

14 июля праздновали годовщину взятия Бастилии, но при совсем других обстоятельствах, чем два года тому назад: не было стройного шествия на Марсово поле; все перемешалось. 83 палатами были представлены департаменты Франции; возле алтаря отечества возвышалось высокое дерево, увешанное символическими изображениями феодализма; дерево это предполагалось сжечь. Король, холодно встреченный народом, снова принес одну из своих клятв. В этот день он уже имел на себе панцирь. От предложения зажечь дерево феодализма он уклонился, сказав: «Феодализма уже не существует». После этого национальная гвардия проводила его домой. Народ сам зажег дерево феодализма и демонстративно кричал: «Да здравствует народ и мэр Петион!» и « Петиона или смерть!»

Таким образом, праздник объединения не смягчил конфликта, как надеялись некоторые глупцы. Натянутость отношений между королем, собранием и народом достигла максимума. Уже нередко можно было слышать открытые заявления, что борьба неизбежна, и все готовились к бою.

10 августа 1702 года парижское население приступом взяло Тюильри и свергло династию Бурбонов, так долго господствовавшую над Францией. Людовик XVI поплатился при этом за свою собственную вину и за вину своих предшественников.

Кто был героем этого дня?

«Объединенные» и революционеры – рабочие из предместий Парижа.

Конечно! Но не меньшую роль сыграл и так называемый Брауншвейгский манифест, появившийся как раз в этот критический момент.

Прусская армия, которая должна была вторгнуться во Францию, стояла под начальством Карла-Вильгельма-Фердинанда, герцога Брауншвейгского. Герцог этот нашел нужным предупредить о своем вторжении манифестом. Людовик XVI прислал ему проект манифеста через доверенного своего Малле дю Пана. Но граф д’Артуа нашел, что проект составлен в слишком мягких выражениях; ему хотелось наполнить его угрозами. Он приказал одному эмигранту написать проект манифеста в его вкусе, и в нем французам преподнесены были детские нравоучения и ужасные угрозы. Герцог Брауншвейгский почти ничего не изменил в этом проекте и издал его в виде манифеста 25 июля 1792 года.

Именем императора австрийского и короля прусского герцог Брауншвейгский возвещал в этом манифесте, что он намерен положить конец анархии внутри Франции, оставить нападки против трона и алтаря, восстановить законную власть, вернуть королю свободу и безопасность, которой он лишен теперь, и упрочить законную власть его. Затем в нем говорилось следующее: «Жители городов, местечек и деревень, которые осмелятся защищаться против войск его императорского и его королевского величеств и будут стрелять в них, будут тут же наказаны по всей строгости военно-полевого суда, дома же их будут снесены или сожжены … Городу Парижу и всем жителям его без различия предлагается немедленно и без всякого отлагательства подчиниться своему королю. Его императорское и королевское величества возлагают, под страхом смертной казни по военному суду и без всякого снисхождения, ответственность за все, что произойдет, на всех чиновников. Кроме того, их величества ручаются своим императорским и королевским словом, что они, примера ради, отомстят Парижу так, что он этого никогда не забудет ; они предадут его военной экзекуции и полному уничтожению; виновные зачинщики понесут заслуженное наказание, если замок Тюильри подвергнется какому-нибудь нападению, если королевским величествам Франции будет причинена малейшая несправедливость, или если немедленно не будут приняты меры, гарантирующие им полную свободу и безопасность… С другой стороны, если жители Парижа быстро и точно исполнят вышеприведенные требования, то его императорское и его королевское величества обещают им заступничество перед его христианнейшим величеством, с целью добиться для них прощения за их проступки и заблуждения. Наконец, их величества считают законами только те законы, которые изданы королем Франции в то время, когда свобода его ничем не была ограничена».

Этот беспримерный манифест произвел во Франции ошеломляющее впечатление. Ввиду угрожающего позора весь народ поднялся, как разъяренный лев. Париж, куда стекались «объединенные» из всех провинций, напоминал собой разбушевавшееся море. И среди этого бурного океана в Тюильри сидел двор с королем, относительно которого было хорошо известно, что он в заговоре с наступающим врагом. Океан этот неизбежно должен был поглотить двор, и к этому случаю больше, чем к какому-нибудь другому, подходят слова, сказанные Гёте Эккерманну: «Виновником великих революций никогда не является народ, а всегда правительство».

Французский народ снова увидел, что завоеваниям революции грозит опасность. Если же эмигранты и союзники их надеялись, что парижское население испугается страшных угроз манифеста, то этим они только показали, как мало они знали народ. Он обнаружил такое воодушевление и такую революционную энергию, какой за ним до сих пор еще не знали. Двор грозил государственным переворотом, врагу противопоставлены были слабые силы под начальством ненадежных генералов, и при таком ужасном критическом положении Париж собственными силами спас завоевания великой революции.

Сантерр, влиятельный агитатор Сент-Антуанского предместья, находился, по-видимому, в тайных сношениях с двором; он уверял, что король готовил государственный переворот на 12 августа, но что он, Сантерр, отговорил его. Он слышал будто бы, что королева сказала королю: «Ваше величество, вы подверглись оскорблению и брани, за это надо отомстить, и все уже готово ». Возможно, что эта связь с двором и была причиной того, что Сантерр 10 августа действовал нерешительно.

В это время двор очень старался при помощи подкупов завербовать себе сторонников, потому что немногие дворяне, так называемые рыцари кинжала (они всегда носили кинжалы), преданные ему из убеждения, ничего не могли сделать. Из солдат национальной гвардии и босяков они образовали клуб и тратили на него ежедневно 10 000 франков. Другой роялистский клуб был основан неким Льетаном. Но оба клуба не имели никакого значения, потому что на этот раз против двора поднялся действительно весь народ за исключением дворянства и священников, уклонявшихся от присяги.