Джордж Сильвестр Вирек - Пленники утопии. Советская Россия глазами американца

Энергия Троцкого и его практическая мудрость проявились на столь огромной сцене, что сейчас нужно просто принять их как данность, и, прежде чем закончить это сравнение, я представлю по меньшей мере одно убедительное доказательство его изумительного патриотизма и героической решимости.

О даровании Кана можно судить по тому, что он пишет, ведь состояние, сделанное в стране, которая за четверть века десятикратно увеличила национальное богатство, само по себе ничего не доказывает, пусть и дает основания предполагать наличие практической мудрости. Но, по мере знакомства с тем, что он пишет, становится ясно, что в лице Кана мы имеем дело с человеком, который решает все вопросы, мысля в широкой и свободной манере.

Когда Кан выступает с осуждением избыточности нашего обложения подоходным налогом наиболее высоких доходов, он в то же самое время признает, что «аргументы в пользу прогрессивного налога на наследование неоспоримы и убедительны с социальной точки зрения».

Но лучше всего Кан раскрывает себя в главе под названием «Задача впереди». Он начинает с того, что прямо указывает на самое слабое место нашей внутренней политики:

«Хотел бы я, – заявляет он, – чтобы мы создали Федеральное управление изящных искусств, какие есть во многих европейских странах, и поставили управлять им человека понимающего, с собственным видением, энтузиазмом, сочувствием и выдающейся трудоспособностью».

Жизнь в Соединенных Штатах до безобразия проста и не оставляет никакого места для понимания искусства, литературы и науки – правительство принимает во внимание лишь деловые и материальные потребности; соответственно, каждый, кто хочет или пытается жить духовной жизнью, обречен здесь на своего рода мученичество. Богатейшая страна мира оказывается самой нищей, когда речь заходит о покровительстве искусству, литературе и наукам.

Но назначь [Вудро] Вильсон или [Уоррен] Гардинг мистера Кана министром изящных искусств – какую революцию в жизни и мыслях мы увидели бы собственными глазами за какую-нибудь десятую долю доходов, направляемых ныне на содержание совершенно бесполезной армии или флота! Он учредил бы оперные театры и консерватории в каждом крупном городе по всей стране, а также оперы и национальные театры со школами сценического искусства. Школы дизайна и моделирования получили бы поддержку в столице каждого штата, и, кто знает, быть может, в штатах там и тут были бы учреждены научные журналы, посвящающие свои страницы поиску истины и прогрессу науки и искусств. Разум Америки и широкая душа ее замечательного народа стали бы предметом забот и внимания там, где ныне заботятся лишь о ее пищеварительном тракте. Кто-то воскликнет, что это утопия, но утопия всегда и везде стоит за реальностью в ожидании того, кто ее воплотит, и один дерзкий и мудрый ум, подобный тому, каким обладает Отто Кан, мог бы преобразовать Америку за одно-единственное поколение. Только представьте себе Отто Кана на месте Уильяма Дженнингса Брайана или Билли Сандэя!

Столь же прозорливым и мудрым Кан проявляет себя в высказываниях о человеке труда и его вознаграждении. Кан начинает рассуждать о нем как об участнике «коллективной работы с капиталом»; он упирает на то, что «условия его жизни должны быть достойны и выглядеть привлекательно как для него, так и для его семьи». «Ничто, – добавляет Кан, – не может быть важнее этого». Далее он провозглашает, что «обеспечить подобающее жилье для рабочих – это одна из элементарных обязанностей крупного нанимателя»; при этом, если небольшому нанимателю не под силу нести эти расходы, эта обязанность становится «долгом государства или общины. Рабочий, – настаивает Кан, – должен быть избавлен от страха перед болезнями, безработицей и старостью», а кроме того, он должен «зарабатывать достаточно, чтобы содержать самого себя, свою жену и детей, имея при этом в жизни собственную долю отдыха и комфорта; а для того, чтобы он оставил что-то после себя, его следует практически поощрять и вознаграждать за усердие и бережливость».

Чтение этого описания капиталистической утопии, вероятно, вызвало бы усмешку у Троцкого, и он, наверно, поинтересовался бы, где и когда капиталистическое общество хотя бы попыталось создать такой рай для рабочего человека?

Отто Кан рассматривает этот вопрос и, констатируя, что «в прошлом труд не обеспечивал надлежащего обращения», признает, что «общество даже не приблизилось к тому, чтобы в полной мере исполнять свой долг по отношению к труду». Вместе с тем он отмечает, что «процесс устранения изъянов еще не завершен, и работа ведется быстрыми темпами».

«Где же?» – изумленно спросит кто-то из читателей. Я и сам расхожусь с Каном единственно в этом «где, когда и как?».

Никогда, насколько мне только известно, никакая власть не бралась за столь благодетельную работу, за исключением той, которую Кан пренебрежительно именует «патерналистским правительством Германии». И все-таки именно в Германии реформы, инициированные [Отто фон] Бисмарком, были проведены, несмотря на оппозицию и вопреки интересам всех капиталистов страны. Где и когда сам капитал делал что-то в интересах труда?

Способность таких людей, как Кан, обольщаться верой в то, что капиталистическое общество когда-нибудь станет действовать в интересах людей труда, является одним из потрясающих примеров самообмана. Америка – самая богатая в мире страна, и тем не менее совсем недавно капиталисты ввергли нас в войну, обещая дать всё нашим «доблестным парням», которые отправились сражаться за их мошну. И что же они дали этим солдатам, мистер Кан? Где земля, которую они столь щедро обещали? Гардинг и [Эндрю] Меллон оттянули выплату даже того небольшого вознаграждения, которое они посулили солдатам. И если капиталисты ведут себя столь скаредно и низко, когда речь идет о жизни и смерти, то стоит ли чего-то ожидать от них в обычные времена? Забастовки, мистер Кан, находятся под запретом; положение рабочего в Соединенных Штатах сводится к наемному рабству, а властителей дум человека труда бросают за решетку и депортируют, вопреки закону и не считаясь с Конституцией, ничтожества, раболепствующие перед капиталом.

Доведись Кану когда-нибудь пожить так, как жил Троцкий, – изгнанником, в нищете, за решеткой – он бы точно так же, как Троцкий, убедился в том, что единственная надежда на достойную жизнь для человека труда зависит от самого человека труда. Кан высмеивает социализм как патернализм и рассказывает о «гладкой дороге американизма». Троцкий знает, что гладкие дороги ведут в никуда, и даже его нескладное Коммунистическое государство тем не менее в какой-то мере способно воплотить более благоприятные экономические условия, которые Кан тоже находит желательными.