Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Юбки особенно заинтриговали ее потому, что перекликались с некоторыми изучаемыми Зелией рисунками, а точнее – серией доколумбовых изображений на оленьей шкуре, содержащих закодированную информацию о людях и богах, располагающихся по всей плоскости шкуры. Британский художник Джон Констебл, как известно, пренебрежительно отнесся к этим изображениям, но заодно в той же речи (которую он произнес в Академии художеств в 1833 году) объявил, что гобелен из Байе почти настолько же плох.

В то время рисунками владел английский аристократ лорд Зуш из Харинворта – но теперь они известны как Кодекс Зуш – Натолл. Натолл заметила, что цвет пурпурной юбки идентичен цвету красивой пурпурной краски, которую она видела на Кодексе, написанном более четырехсот лет назад. На одной странице «помещены изображения не менее тринадцати высокопоставленных женщин в пурпурных юбках и пяти – в накидках и жакетах того же цвета». Еще более поразителен тот факт, что в Кодексе также присутствовали изображения восемнадцати человек, тела которых были окрашены пурпуром: «В одном случае таким образом изображен заключенный. В другом – полностью окрашенный пурпуром человек дарит молодого оцелота конкистадору – интересный факт, если учитывать, что племена тихоокеанского побережья обычно отправляли шкуры оцелотов в столицу ацтеков в качестве дани». А на еще одной был изображен верховный жрец, вертящий огненные палочки в процессе священного обряда; на его голове была тесная лиловая шапочка.

Одна из ткачих в Теуантепеке показала Натолл корзину, полную скрученных и окрашенных хлопчатобумажных ниток, которые только что привезли из города, расположенного дальше по побережью. Подняв один из толстых мотков, ткачиха надела его на свое левое запястье и принялась рассказывать, что в детстве видела, как рыбаки в Уамелуле добывали краску из каракола, морской улитки. Даже ко времени экспедиции Натолл караколов осталось так мало, что рыбакам приходилось отправляться за ними дальше и дальше, до самого Акапулько. «Хотя матроны из Теуантепека до сих пор относятся к этим юбкам примерно так же, как наши бабушки – к черным шелковым платьям, то есть существует ассоциация с социальной ответственностью и положением, с каждым годом заказывается все меньше и меньше пурпурных юбок, и молодое поколение женщин предпочитает импортные и более дешевые европейские ткани, – писала Натолл. – В прошлом году в Теуантепеке было соткано не более двадцати пурпурных одеяний, и вполне вероятно, что в скором времени эта индустрия исчезнет».

Она была бы рада узнать, что ее предсказание оказалось преждевременным. В Британской библиотеке я нашла краткую академическую монографию [263] Томпсон, Shellfish Purple: The Use of Purpura Patula Pansa on the Pacific Coast of Mexico, стр. 3–6. , в которой описывалась успешная мексиканская экспедиция, отправившаяся десять лет назад изучать краски. Вооружившись несколькими фотокопиями этой статьи, я отправилась вместе со своей подругой на Тихоокеанское побережье Мексики, надеясь, что не опоздаю на десятилетие и мне удастся найти таинственных морских улиток, которые плачут фиолетовыми слезами.

Когда мы летели в Пуэрто-Эскондидо, Мэн, Попокатепетль, вулканический страж Мехико, активно извергал свой красный гнев. Турбулентность, подпитываемая вулканом, имела неприятный побочный эффект: на мою сумку упал груз вонючей рыбы. «Я приехала, чтобы отыскать морских существ, вот они и нашлись», – прагматично думала я, по второму разу пытаясь отстирать свой багаж. Возможно, это было хорошим предзнаменованием для моих поисков – кое-какие морские существа уже сами нашли меня.

Пуэрто-Эскондидо означает «скрытый порт», хотя в последние примерно двадцать лет это место ничуть не скрывалось от орд серферов и искателей солнца, которые налетают сюда каждый сезон и, естественно, служат источником дохода для семей продавцов футболок. Это не самое многообещающее место для поиска старых традиций. Каждый вечер несколько лодок выходят в море, чтобы вернуться на рассвете и устроить на песке рыбный аукцион, но большинство людей прибывает со стороны, чтобы подзаработать на туристах. Кое-кто из местных смутно слышал о пурпуре: Альфонсо, учитель испанского, которого мы каждое утро видели в кофейне «Кармен» в поисках новых клиентов-туристов, сказал, что он слышал, что этих улиток иногда называют «маргариты». Моя подруга – и писательница, пишущая о еде, которая каждый вечер при помощи компаса пытается определить, какое место идеально подойдет для коктейлей с видом на закат, – заметно оживилась, но это, по-видимому, не подразумевало соль по краю емкости, как в одноименном коктейле. Альфонсо пожелал mucha suerte – удачи – в наших поисках и сказал, что она нам наверняка понадобится. Позже Джина из туристического бюро также пожелала нам удачи. «По-моему, теперь почти никто так не красит», – сказала она, но посоветовала нам проследить за двумя местными жителями, Хуаном и Лупе, описав их как «первых серферов Пуэрто-Эскондидо: все еще здесь, все еще хиппи». Ты узнаешь их по черным лабрадорам-ретриверам, сказала она, и по красно-синим волосам, окрашенным, по-видимому, натуральной мексиканской морской краской. Я представляла их себе новоявленными Геркулесами Нового Света, гуляющими c собаками по пляжу и открывающими для себя пурпур, но за те два дня, что мы провели в городе, я их не нашла. «Наверное, спят», – сказала Джина.

На третий день мы взяли напрокат белый «фольксваген-жук» и отправились вглубь страны, подальше от побережья. Может быть, краску и добывали на побережье, но красильщики часто приезжали из глубинки. В прежние времена, когда еще не было автобусов, группы мужчин каждый ноябрь отправлялись из своих горных деревень, чтобы пройти пешком сто пятьдесят километров до Пуэрто-Анхеля. В их рюкзаках лежали мотки беленого хлопка, которые им доверяли женщины из окрестных селений. Мужчины оставались на берегу всю зиму, каждую ночь развешивая гамаки между пальмами на берегу, пока суровая погода ранней весны не делала их поиски слишком опасными. Каждые несколько лет один или два красильщика погибали, унесенные волнами, но большинство возвращались домой и приносили нити, теперь фиолетовые и пропахшие морским чесноком.

Первым городом, до которого нам удалось добраться, был Джамильтепек, расположенный примерно в шестидесяти километрах от Пуэрто-Эскондидо. Согласно прочитанной мной статье, именно там Сантьяго де ла Крус, один из последних оставшихся красильщиков мексиканским пурпуром, держал небольшую ремесленную мастерскую. Но когда мы начали искать его, ни владельцы магазинов, ни таксисты не слышали ни о Сантьяго, ни, что встревожило меня еще сильнее, о каких-либо ремесленных мастерских. Беспокойно спрашивая себя – не зря ли мы пересекли полмира? – мы пообедали в уличной такерии рядом с рынком Хамильтепека. Новость о наших поисках уже разнеслась по рынку, и одна из множества женщин, толпившихся вокруг и глядящих, как мы едим, сказала, что знает кого-то, кто, возможно, слышал о Сантьяго. Она подозвала старика, тот кивнул и повел нас к крошечному магазинчику. Он был примерно такого же размера, как разбитые финикийские чаны, которые я видела в Библосе, хотя эта постройка была из бетона, так что столько же столетий она не протянет. Там обнаружилась женщина, многообещающе закутанная в шали с лиловыми кистями. Она сказала нам, что Сантьяго дома, но будет в магазине ближе к вечеру. Ее звали Офелия, она была его сестрой.