Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Пэтси отделила корни желтого куста, который она назвала анжундом, и соскребла с них кожуру. Она нарезала их, разложила в две кастрюли и начала варить вместе с очищенным панданусом. Результаты моих многочисленных тщетных попыток разделить лист пандануса были затем собраны и сожжены на рифленом листе, где мы сидели. «Это красная краска, – сказала Пэтси, добавляя пепел в один из горшков. – А это желтая», – добавила она, указывая на другой. Я поняла, что анжунд имеет характеристики, сходные с кусочками охры, в том смысле, что желтые кусочки могут быть превращены в красные посредством варки, хотя в случае красителей это получалось при помощи добавления какой-то щелочи, например, древесной золы, а не просто нагревания. Она показала мне книгу «Дух Арнемленда» Пенни Твиди, в которой были фотографии мальчика по имени Джазмин, украшенного для церемонии: его лицо было покрыто белой охрой способом, похожим на технику ручной росписи, которую я видела в пещерах. Его тощая грудь была расписана желтыми, белыми и красными полосками охры.

На другой фотографии была изображена небольшая церемониальная плетеная сумка на спине старейшины. Она была цилиндрической формы, твердая, как корзина, и покрыта белыми, красными и желтыми ромбами. Я вдруг поняла, что охра способна воспроизвести многие натуральные цвета – красный, белый, желтый и черный. «Опасно», – небрежно заметила Пэтси, перелистывая страницы. «Женщины этого не должны видеть», – сказала она, указывая на другие фотографии. Я спросила ее, не опасно ли нам смотреть снимки. «Нет, мы можем смотреть на фотографии, просто не должны видеть это в реальной жизни», – объяснила она, имея в виду, что в ходе акта съемки сакральные свойства субъектов не транслируются. Ее чувство опасности усиливалось рассказами о женщинах, которых убивали за то, что они подсмотрели ход церемонии. «Это случалось еще до того, как появились белые люди, – сказала Пэтси. – Но и сейчас тоже может случиться, – задумчиво добавила она. – Может».

Через три дня мне снова отказали в разрешении, и я поняла, что могу не получить интервью. Я осторожно выспрашивала все, что было связано с охрой и Арнемлендом. Я разговаривала с людьми, которые использовали охру для охоты, и видела, что она до сих пор используется в похоронных ритуалах. Я рассматривала краски, которые женщины используют для повторения священных узоров. Теперь пришло время познакомиться с художниками. «На Барунга-Уэй есть много людей, которые занимаются живописью», – сказал мне один человек, с которым я познакомилась в клубе Джабиру. Я позвонила им. Районы Бесвик и Барунга находятся в охраняемой зоне к юго-востоку от Какаду. «Можно мне прийти? Как я могу запросить разрешение?» – спросила я координатора по искусству Дэвида Лейна. «У тебя есть разрешение, – великодушно сказал он. – Иди, когда захочешь». И да, подтвердил он, они использовали натуральную охру. «И, если хочешь, мы возьмем тебя с собой, когда отправимся туда».

Я арендовала единственный в округе полноприводный автомобиль – огромный «Ниссан Патрол», в котором почувствовала себя королевой дорог. Когда я прибыла в Бесвик – к которому вела дорога, покрытая красной пылью и настолько плотно укатанная, что мне стало слегка не по себе в моей большой машине, – я обнаружила доброжелательную сельскую общину численностью около пятисот человек. Я увидела заборы из штакетника, ухоженную детскую площадку и общественный центр, по краям дороги располагались большие дома, окруженные травой и старыми защитными настилами. Бесвик был построен в 1940-х годах, когда после начала японских бомбардировок пришлось осуществить экстренное переселение аборигенов из прибрежных районов. Некоторые вернулись в Арнемленд, но многие остались, хотя кое-кто из них все еще мечтал возвратиться домой. Одним из таких мечтателей был Том Келли.

Том – мужчина лет шестидесяти, с лицом, изрезанным морщинами, – сидел на крыльце главного офиса Бесвика. Он много лет проработал на скотоводческой станции, а потом удалился в Бесвик, чтобы создавать диджериду и играть на них. Их еще называют «бамбук» на креольском языке, которым обычно пользуются выходцы из местных семи языковых групп. «Том – один из лучших, – сказал мне Дэвид Лейн. – Он объездил весь мир со своим диджериду». Том деловито кивнул. «Было дело», – пробормотал он. Его группа «Белые Какаду» побывала на многих международных музыкальных фестивалях, хотя теперь он мечтал только о том, чтобы вернуться и жить в Манингриду – общину Арнемленда, где он родился, пока его жена не стала совсем больной. Из всех мест, где он побывал, ему больше всего нравилась Америка и особенно встреча с «этими индейцами», которые, как он заявил, «тоже рисуют охрой, как и мы».

Сначала они с Дэвидом показали мне диджериду. Похожие на палки музыкальные инструменты были покрыты рисунками, складывающимися в различные истории, а также изображениями лилий, змей и черепах, выполненными различными оттенками охры. Один инструмент был украшен серией концентрических красных окружностей на черном фоне, заполненных белыми черточками. «Они изображают воду, – сказал Том, – а черточки – это листья, падающие в колодец». «Это не сам наш мир, – сказал он. – Мы не рисуем реальный мир на диджериду. Только образы».

Он и двое его родственников – Абрахам Келли и Танго Лейн Биррелл – должны были взять меня с собой на поиски охры в близлежащем месторождении под названием Подпрыгивающий ручей, и внезапно мне перестало казаться, что я перестаралась, взяв «Ниссан». В десяти минутах езды от города мы свернули с главной дороги на то, что, по их словам, тоже было дорогой, но у меня возникли сомнения в правильности этого определения. Мы около километра пробивались сквозь колючий спиннифекс, когда Том вдруг велел остановиться. Итак, мы остановились в какой-то глуши, вышли из машины, и вдруг я поняла, что мы стоим в гигантской коробке с красками. Высохшее русло ручья было окрашено не в один цвет, а в десятки – во всевозможные комбинации основных четырех цветов: темно-красного вследствие добавления гематита, лимонно-желтого, белого цвета трубочной глины и черного, являющегося следствием примеси марганца. Почва выглядела как окаменевшая жевательная резинка, выплюнутая динозаврами. Повсюду валялись разноцветные камни, большие и маленькие. Вы могли взять почти любой из них – и у вас в руках оказывалась готовая краска.

Абрахам нашел за ручьем большой плоский белый камень, который должен был стать нашей палитрой и холстом, а Танго, у которого была с собой бутылка с водой, показал мне, что нужно налить на камень воду, а затем взять другой камень и энергично потереть его в лужице, чтобы получить пигмент. В этих камнях было правильное сочетание глины и краски, чтобы рисование было достаточно легким, они были даже более гладкими, чем мой маленький итальянский камешек. «Это то, что используют для создания диджериду?» – удивилась я. «Да», – ответил Абрахам. «Мы отвыкли, – добавил Танго. – Теперь мы нередко используем акрил. Чтобы добыть охру, нужна машина, идти пешком слишком далеко. У нас раньше была машина, но у нее двигатель сломался».