Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Теория, что шафран является афродизиаком, возникла тысячи лет назад: куртизанки-гетеры древней Греции рассыпали его вокруг своих постелей; вероятно, Клеопатра купалась в шафране, прежде чем пригласить мужчину, полагая, что этот раствор будет стимулировать соответствующие части тела. История не рассказывает, что мужчины думали о цвете ее кожи после такой ванны, но, как гласит легенда, рецепт включает примерно десять граммов шафрана на теплую любовную ванну. Во время особенно оргиастического римского пира, высмеянного распорядителем развлечений Нерона Гаем Петронием в книге «Сатирикон», гости едва успели перестать смеяться над грубым убранством стола, когда подали десерт, и, к их восторженному фырканью, «все пирожные и все фрукты, как только их трогали, начали обрызгивать шафраном». Но эта самая сексуальная из специй, изготовленная из репродуктивных органов цветка и пахнущая будуаром греческой проститутки, имеет любопытный секрет. Она стерильна. Эти красные шипы выставлены напоказ, но на самом деле они не работают. Шафрановый крокус приходится высаживать вручную в виде клубнелуковиц.

Поля Али еще не были готовы для сбора урожая, но в городе Торбат, расположенном в ста пятидесяти километрах к югу от Мешхеда, уже расцвело множество крокусов, поэтому с помощью молодого выпускника химического колледжа по имени Мохаммед Реза я договорилась поехать туда на следующее утро. Пока мы ехали по пустыне, усеянной зубчатыми холмами, я гадала: что-то я там увижу? Будет ли это представление Эбрахима или Али? Образ древний или современный? Оказалось – и то и другое.

Чуть позже шести мы добрались до Торбата и свернули с рыночной улицы в район с высокими кремовыми стенами и закрытыми дверями. Мы остановились у одной из них, ее открыл молодой человек – он ждал нас. Позади него стояла его жена, закутанная в платок. Мохаммед Реза был одним из самых старых друзей ее мужа, но не являлся членом семьи, а в семье правила соблюдалось очень строго. Махсуд и его жена Назанин были двоюродными братом и сестрой – объяснил Назанин на превосходном английском, когда мы завтракали лепешками, сыром и халвой. Они были обещаны друг другу с раннего детства и унаследовали сельскохозяйственные угодья покойного отца Махсуда: это был способ объединить две ветви семьи, занимающейся выращиванием шафрана. Мы сели в «пежо» Махсуда и поехали за город. Мы ехали между высокими стенами, напоминающими кладбища, но Махсуд заверил меня, что там скрываются шафрановые поля. Его собственный урожай будет готов только через неделю, но вместо этого он отвезет меня на поле местного фермера Голама Резы Этегарди. Интересно, оно будет размером с покрывало или с носовой платок?

На мой взгляд, поле напоминало фиолетовую квадратную салфетку. Но самое удивительное было то, что вокруг было разбросано множество других таких же фиолетовых пятен. Эти поля были меньше, чем в Испании: возможно, двадцать пять на десять метров, но их были сотни, они тянулись вдаль, до горизонта, и лиловая плоскость была разбита на куски миндальными деревьями – еще одним источником дохода местных фермеров. Если это и было покрывало, то лоскутное. Тем не менее с помощью Махсуда я сделала кое-какие расчеты. Все иранские крокусовые поля, если сложить их вместе, не так велики, как голландские, но вместе они должны быть примерно такого же размера, как Амстердам; я не разочаровалась.

Мы пили чай и ели гранаты, я разговаривала с кем-то из сборщиков крокусов. Мехри Никнам было тридцать. Она работала по найму всего пять или шесть лет, но хорошо знала свое дело, поскольку с детства собирала крокусы для соседей. Она использовала шафран на кухне, «как и все остальные – для ма шалазар» – одного из самых демократичных блюд Ирана, рисового пудинга с сахаром, розовой водой, миндалем и, конечно же, шафраном. Его готовят на каждой кухне этой страны, независимо от того, богата семья или бедна.

Я огляделась: я так долго ждала возможности оказаться там. Я видела пурпурные поля и женщин в платках, как я и представляла, но там был и Махсуд – он стоял на поле, склонившись над своим мобильным телефоном. Конечно, в Испании тоже можно было увидеть сочетание современности и традиций, но для меня, как ни странно, разница между этими двумя странами заключалась в том, как там обращались с мышами. «Вы используете чили?» – спросила я, вспомнив рассказы, которые я слышала в Испании, и для ясности нарисовала в блокноте маленькую картинку. «О нет, – ответил Махсуд. – Мы затыкаем мышиную нору, а потом пускаем туда выхлопы мотоциклетного двигателя. Это намного эффективнее».

В тот же день мы помчались обратно в Мешхед мимо низких гор, мимо деревень, таких же однообразно бежевых, как и окружающая пустыня. И там, в том месте на дороге, где мы не смогли безопасно остановиться, я всего на несколько секунд увидела в реальности романтическую картину древнеперсидского сбора шафрана. Солнце скрывалось за холмами, три женщины сидели на корточках на фиолетовом поле, а позади них, в бесконечной дали, два мальчика мчались на серых осликах к деревушке с домами из глинобитного кирпича. Цветы, которые они срывали, не обеспечивали наилучшей приправы, ведь час уже был поздний, но они не могли позволить себе бросить драгоценный урожай, дожидаясь следующего рассвета.

Когда-то в Китае была тайная краска. Она была настолько тайной, что, как говорили, ею могли владеть только члены императорской семьи. Ее можно увидеть на совершенно особом фарфоре [164] Китайский термин – фарфор; западная терминология склонна называть его «керамикой». , который назывался ми се: эти слова означали «таинственный цвет». В течение IX и X веков, когда производился этот фарфор, и в течение сотен лет после этого люди задавались вопросом о том, как она выглядела и почему этот цвет был таким секретным. Они знали, что это был оттенок зеленого цвета, но о большем можно было только догадываться.

В течение многих веков грабители – или иностранные археологи – совершали набеги на могилы, и через несколько недель зеленоватые чаши появлялись в антикварных магазинах всего мира с уверенным описанием, что это действительно ми се. А потом другие, чуть более ответственные археологи раскапывали другие гробницы, и через несколько лет в витринах художественных музеев всего мира появлялись другие зеленые чаши с осторожным предположением, что, возможно, именно это – подлинное ми се. Но только в 1987 году, когда в развалинах рухнувшей башни была обнаружена тайная сокровищница вместе с полным описанием, высеченным в камне, ученые смогли точно утверждать, что нашли подлинные образцы этого легендарного фарфора. Одиннадцать веков назад это был подарок императора, запертый в башне в день вручения; с тех самых пор о них никто ничего не знал.