Игорь Сенченко - Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории

Заселение Омана с юга осуществлялось племенами кахтанитов, то есть «арабами вторичными» (бану ‘азд, бану тамим и бану кинда), а с севера – ‘аднанитами, «арабами третичными». Племена йеменитов-кахтанитов , отодвинувшиеся из Йемена и поселившиеся в Омане, образовали крупную конфедерацию племен, известную сегодня в Юго-Восточной Аравии как йамани или хинави. Племена «арабов третичных», пришедших в Оман из Верхней Аравии, объединились в конфедерацию племен бану гафир и бану низар (аравийцы именуют их гафиритами и низаритами). Среди племен ‘ад-нанитов отодвинувшихся в Оман, арабские историки упоминают бану сафир, бану сахбан, бану батл, ал-‘араба, ал-саид, ал-рашид, бану ахзам, ал-вахиб, ал-маин, ал-самит, бану хадийа и бану ашраф.

Издревле, как сообщают ал-Хамдани и Шамсуддин ал-Му-каддаси, Абу-л-Фида’ и Мухаммад ал-Идриси, оманцы делили свои земли на восемь провинций: Аш-Шамал (нынешние ОАЭ), Эль-Батина, Аз-Захира, собственно Оман, Аш-Шаркийа, Эль-Джабилийа, Эль-Гарбийа, Джафур (пустыня) и Дофар.

Столица Омана на протяжении его многовековой и богатой истории располагалась и в землях Внутреннего Омана (Низва), и в его прибрежной части (Сухар, Рустак и Маскат).

У Омана – два эксклава. Один из них – на севере полуострова Мусандам (Ра’с-эль-Джибаль), который вдается в Ормузский пролив; его отделяют от Омана территории эмиратов Ра’с-эль-Хайма и Фуджайра, входящих в состав ОАЭ. Другой эксклав (Мадха) лежит на пути из Фуджайры в Хор Факкан. Оба эти эксклава – наглядное свидететельство некогда обширных владений Омана в Юго-Восточной Аравии.

Границы со своими соседями Оман установил не так давно: с Саудовской Аравией в 1990 г., с Йеменом в 1992 г. и с ОАЭ в 1999 г.

Население Омана делится и сегодня на оседлое (ал-хадр) и кочевое (ал-бадави), то есть на горожан и жителей постоянных мест проживания у источнив воды, и бедуинов.

88,7 % населения Омана – мусульмане; 5,3 % – приходится на приверженцев индуизма; 4,3 % составляют христиане и 1,7 % – буддисты.

В Омане насчитывается более 200 крупных племен, представленных двумя межплеменными конфедерациями – хинави и гафири. Ядром конфедерации хинави (йеменитов– хинавитов) выступает племя бану хина, потомки йеменских ‘аздов, во главе с родом Хальфа ал-Кусайра, а ядром конфедерации гафири – племя бану га-фир (пришло в Оман из Неджда).

Во времена Российской империи повышенное внимание в ее деятельности на Аравийском полуострове и в зоне Персидского залива отводилось Хиджазу, Кувейту и Оману. В документах Министерства иностранных дел, касавшихся конкретно Омана, отмечалось, что порт Маскат, как «передовой и важнейший пункт Оманского залива», «обладал прекрасной якорной стоянкой»; и служил в те времена «одним из главных сборных мест мореплавателей всего Индийского океана». Указывалось, что, будучи «крупным торговым центром, город Маскат притягивал к себе население многочисленных оазисов юго-восточной оконечности полуострова». «Со стороны моря» находился в динамичных торговых сношениях не только с обоими побережьями Персидского залива, с Индией и Белуджистаном, с Аденом, Джиддой и другими портами Красного моря, но и с более отдаленными от него приморскими городами Египта, Восточного побережья Африки, Западной Европы, Америки и Юго-Восточной Азии. «Со стороны суши» поддерживал «оживленное общение» с племенами Центральной и Северной Аравии, земли которых были связаны с Маскатом многовековыми караванными путями. В силу всего сказанного выше, подчеркивалось в информационно-справочных документах российского внешнеполитического ведомства, Маскат являлся заслуживавшим внимания местом для учреждения там «русского консульского поста». Высказывалось мнение, что российское консульство в Маскате могло бы стать «отличнейшим пунктом для наблюдения за текущими событиями» как в Южной Аравии, так и в зоне Персидского залива, притом «как в смысле политическом, так и в отношении торговом» (26).

Пристальное внимание дипломатии Российской империи к Маскату объяснялось еще и тем, что «с открытием русской торговой навигации в Персидский залив» Маскат становился «неизбежным этапным пунктом» для русских торговых судов и предпринимателей. В этом порту, как говорилось в документах МИД Российской империи, они крайне нуждались в «помощи и содействии отечественной власти», но получить ее «за отсутствием в Маскате штатного консульства» не могли.

Представлял интерес Маскат и для кораблей Военно-морского флота Российской империи – как место для пополнения запасов угля по пути следования в Персидский залив и на Дальний Восток. «Командиры наших военных судов, – писал министр иностранных дел России граф Владимир Николаевич Ламздорф (1844–1907) в депеше Ивану Алексеевичу Зиновьеву, послу в Константинополе (21.01.1904), – неоднократно указывали на Маскат, как на пункт во всех отношениях наиболее удобный», по сравнению с другими портами района Персидского залива, «для устройства там угольного склада». Потребность в угле испытывали все направлявшиеся в Персидский залив русские суда, как военные, так и торговые.

Русское дипломатическое представительство, учрежденное в Маскате, как считали в МИД Российской империи, «правильно осведомленное на месте о событиях в том крае», могло бы своевременно и точно информировать российское правительство о деятельности там иностранных держав и «служить проводником интересов России на всем Юго-Восточном побережье Аравийского полуострова» (27).

Ознакомление с копиями архивных документов МИД Франции, хранящимися в отделе исторических документов Культурного фонда Абу-Даби (ОАЭ), показывает, что впервые вопрос о возможности дипломатического присутствия России в Маскате зондировался Санкт-Петербургом в 1901 году. Пионером российской политической разведки в Омане, если так можно сказать, был, похоже, В. Леонтьев, брат представителя России в Абиссинии, посещавший Маскат в марте 1901 года. Тамошний французский консул доносил в Париж, что В. Леонтьев «проявлял повышенный интерес к персоне султана». Старался понять, «насколько реальны возможности России в плане установления с ним политического диалога». Неоднократно встречался и подолгу разговаривал с ним, «с глазу на глаз» (интересное замечание, указывающее на то, что В. Леонтьев, судя по всему, знал арабский язык). При прощании с владыкой Омана В. Леонтьев подарил ему «богатый револьвер» – в знак благодарности за оказанное гостеприимство (28).

Политико-дипломатические и торговые акции Санкт-Петербурга в зоне Персидского залива, предпринимавшиеся в рамках новой политики Российской империи в этом районе мира, «политики дела», сообщали российские дипломаты, «являлись предметом пристального внимания Лондона, Калькутты и Бомбея» (29). Англичане, «создав себе прочное положение на побережье Аравийского полуострова, довольно ревниво оберегали шейхов арабских племен от возможности воздействия на них других держав». Особенно пугали их акции военной дипломатии Российской империи и деятельность ее купцов. Английские негоцианты, как докладывали российские дипломаты, делали все, что от них зависело, чтобы «помешать успеху наших коммерческих предприятий» (30). Действуя через своих торговых агентов в землях этого края, они проводили «соответствующую обработку шейхов племен» и местных торговцев, всячески настраивая их против наших купцов.