Бернард Корнуэлл - Повелитель войн [litres]

– Умеешь читать по-латыни? – спросил он.

– Читать-то я могу, вот только не разумею, – признался я, гадая, что за скучное изречение решил он зачитать из Писания.

Король переставил одну из дорогих свечей поближе к книге.

– Господь наш, – начал он, глядя на страницу, – заповедал нам давать пищу голодным, воду жаждущим, кров бездомным, одежду нагим и заботиться о хворых. – Он явно цитировал по памяти, потому как, вопреки указке и свече, глаза его не двигались. Затем их серьезный взгляд устремился на меня. – Вот описание моего долга, лорд Утред. И это долг короля.

– Там ничего не сказано про истребление данов? – буркнул я, заставив Альфреда тяжко вздохнуть.

– Мне надлежит защищать свой народ, верно. – Он положил драгоценную указку на стол и бережно закрыл книгу. – Это важнейший мой долг и, как ни странно, самый простой.

Я хотел было возразить, но Альфред резко взмахнул рукой, веля замолчать.

– Но Бог требует также, чтобы я радел о своем народе, и этот труд никогда не заканчивается, и его нельзя исполнить, только одержав победу в бою. Я обязан обеспечить людям правосудие Божье. Обязан кормить их в голодную годину. Обязан заботиться о них!

Он посмотрел на меня, и мне почти что стало его жалко.

Теперь я и правда жалел его. Альфред был хорошим человеком, добрым, но долг короля вынуждал его проявлять жестокость. Помню, как он отдал приказ перебить пленников-датчан, устроивших грабеж и насилие в деревне. Я видел, как он приговаривает воров к смертной казни и бьется с врагом. Его эта неизбежная жестокость огорчала, поскольку отвлекала от исполнения Божьего долга. Он был королем поневоле. Альфреду более бы подошла роль монаха или священника, который роется в древних манускриптах, поучает юных и заботится об убогих.

И вот королем стал его внук Этельстан. Новый король умен, до определенной степени добр и проявил себя яростным воином, но ему не хватало дедовского смирения. Скача по одетым в туман горам, я пришел к выводу, что в Этельстане есть качество, напрочь отсутствовавшее у его деда, – тщеславие. Внук любил красиво выглядеть и хотел жить в роскошных дворцах. И тщеславие толкало его стать чем-то большим, чем просто королем, – он хотел быть королем великим, царем царей.

Этельстан провозглашал, что стремится к миру на всем острове Британия, но на самом деле стремился к тому, чтобы им восхищались как Monarchus Totius Brittaniae, величайшим и блистательным королем на высоком троне. Достичь этой амбициозной цели он мог только при помощи меча, потому что Хивел из Диведа и Константин из Альбы не падут перед ним на колени, просто ослепленные его сиянием. Они тоже короли. Я знал, что Хивел, подобно Альфреду, искренне радеет о своем народе. Он дал валлийцам закон, желает утвердить среди них правосудие, хочет защитить их. Хороший человек и величием, возможно, не уступающий Альфреду и тоже стремящийся к миру в Британии, но не ценой подчинения.

Этельстан позволил украшенной изумрудами короне изменить его. Он не был плохим человеком, негодяем вроде Гутфрита, но его желание править Британией проистекало не из заботы о народе страны, но из собственных амбиций. И для удовлетворения этих амбиций ему нужен был Беббанбург. Сильнейшая из крепостей севера, оплот против шотландцев. Обладание ею показало бы всей Британии, что Этельстан в самом деле Великий Король. Здесь не оставалось места чувствам, ведь на кону стояли власть и слава. Этельстан должен стать Великим Королем, а я – воспоминанием.

Мы много раз останавливались, давая отдых лошадям, и весь этот день нас словно саваном окутывали низкие облака. В сумерках, когда дорога взобралась в горную долину, меня вывело из задумчивости странное гулкое постукивание. Поначалу показалось, что я задремал в седле и этот звук раздался в моем сне. Потом услышал его снова: тот же самый гулкий треск.

– Что это?

– Мертвые враги, – отрезал Финан.

– Что?

– Черепа!

Он указал вниз. Мы ехали рядом с дорогой, где дерн был удобнее для коней, и я заметил, как мой скакун пнул копытом череп, откатившийся на обочину. Я оглянулся и увидел россыпь длинных костей, ребер и множество черепов. На некоторых виднелись зарубки от меча или секиры.

– Недостаточно глубоко их закопали, – пояснил Финан.

– Их? Кого?!

– Мы под Хеабургом, надо понимать. Так что это, выходит, люди Скёлля. Наших мы зарыли на горе, помнишь? И лошадь моя хромает.

Его конь по-прежнему всякий раз вскидывал голову, когда переносил вес на правую переднюю ногу. За последнюю милю или около того это его движение все сильнее бросалось в глаза.

– Так он до Беббанбурга не дойдет, – согласился я.

– Думаю, ночной отдых поможет. Скоро уже стемнеет, пора о привале подумать.

Мы остановились под этим гибельным местом, Хеабургом, и я был рад, что туман по-прежнему окутывает горы и я не могу видеть руины, где погибло так много воинов. Мы напоили коней, развели костры из скудного хвороста, перекусили черствым хлебом и сыром, завернулись в плащи и попытались уснуть.

Я бежал от мальчишки, которого вырастил и сделал королем.

На дорогу до Беббанбурга у нас ушло четыре дня. Коня Финана пришлось оставить под присмотром двоих парней с приказом привести его, как только хромота пройдет. Мы потеряли две подковы, но при нас всегда имелись старинные подбитые железом конские башмаки из вываренной кожи. Надетые на ногу, они позволяли лошади идти дальше. Поспешали мы медленно, то есть редко ехали быстрее чем шагом, зато долго не останавливались по вечерам, а утром трогались в путь, едва забрезжит рассвет. Погода испортилась: холодный восточный ветер принес ливни, и меня утешало только то, что преследующим Эгила людям Этельстана тоже приходится пробираться через эти потоки с небес.

Затем, в последний день, словно в насмешку, выглянуло солнышко, ветер сменился на юго-западный, и промокшие поля вокруг Беббанбурга окутались дымкой испарений. Мы ехали по песчаному перешейку к Воротам Черепов, и по правую руку рокотало море, накатываясь бесконечными волнами на берег. Мы радовались шуму прибоя, знаменовавшему долгожданное возвращение.

Врага не было, – по крайней мере, люди Этельстана нас тут не поджидали. Мы выиграли гонку. Была ли это гонка? Я спрашивал себя: не запаниковал ли я, не увидел ли опасность там, где ее нет? Вдруг Этельстан говорил правду, когда обещал оставить меня владетелем Беббанбурга, даже если я переберусь жить в далекий Вилтунскир? Вдруг епископ, непутевое мое отродье, солгал? Он меня не любит. А если сын подтолкнул меня к бегству с целью доказать, что я на самом деле в сговоре с Константином? Я переживал, что мог совершить ошибку, но когда увидел выпорхнувшую из внутренних ворот Бенедетту, а следом за ней Утреда, то откинул все тревоги, ощутив себя в безопасности. Два самых могущественных короля в Британии облизывались, глядя на мою крепость, Гутфриту дали волю досаждать мне, но я черпал утешение в могучих стенах Беббанбурга.