Бернард Корнуэлл - Повелитель войн [litres]

Ирландец выволок меня за «стену щитов», где продолжали падать стрелы, но особого вреда не причиняли, потому что лучникам приходилось стрелять поверх своих, и они били с перелетом. Я посмотрел налево и убедился, что строй Этельстана держится твердо по всей линии, хотя правое крыло Анлафа, от которого мы ожидали главной атаки, до сих пор медлит.

– Где Этельстан?! – Я видел лошадь без всадника с приметной попоной, но самого короля не наблюдалось.

– Валяет дурака, как и ты, – ответил Финан. – Встал в мерсийскую «стену».

– С ним все будет в порядке. У него телохранители, и сам он хорош.

Я наклонился, сорвал пучок жесткой травы и обтер лезвие Осиного Жала. Я обратил внимание, как один из моих лучников окунул наконечник в коровью лепешку, потом наложил стрелу на тетиву и пустил поверх «стены щитов».

– Прибереги стрелы до тех пор, пока ублюдки снова в атаку не пойдут, – посоветовал я ему.

– Что-то они не очень рвутся, а? – произнес Финан, и в тоне его прозвучало нечто вроде упрека.

Он был прав. Шотландские войска предприняли решительную попытку смять мою «стену щитов», но выкопанные нами ловчие ямы смешали их ряды, а потом пришел и ужас от понесенных потерь. Самые лучшие и яростные из их воинов занимали место на острие клиньев, и уже по большей части лежали мертвыми. Остальные бойцы осторожничали, ограничиваясь угрозами, и не спешили нападать снова. Мои дружинники, ободренные успехом, насмехались над противниками, побуждая их подойти и погибнуть. Константин в тылу скоттов сидел на сером коне, облаченный в свой ярко-синий плащ. Он наблюдал за нами, но армию вперед не гнал. Я предположил, что король хотел прорвать мою линию и показать Анлафу, будто способен победить без помощи свирепых норманнов из Ирландии, но попытка не удалась.

Скотты осторожничали, и их примеру следовала и остальная часть линии Анлафа. Враги не смогли ни сломить моих людей, ни прорвать строй более многочисленных мерсийских войск, и теперь они отступили и держались вне расстояния удара копьем. Неприятели орали, время от времени некоторые бросались вперед, но отходили, когда мерсийцы отражали атаку. Ливень из стрел ослабел, а копья метали только изредка. Первый натиск получился таким яростным, как я того и ожидал, но с его неудачей запал у врага словно выдохся, и битва, едва начавшись, замерла по всей протяженности фронта. Это показалось мне странным. Первое столкновение «стен щитов» обычно бывает самым яростным, воины выплескивают накопившийся гнев, пытаясь взломать строй противника и прорваться через его ряды. Люди, движимые страхом, стараются покончить с боем как можно скорее. Затем, если первая жестокая схватка не приводит к прорыву «стены», неприятели отходят, чтобы перевести дух и прикинуть, как лучше подступиться к врагу, и нападают снова. Но на этот раз враг ударил, получил отпор и быстро отошел, держась вне досягаемости наших копий. Союзники продолжали грозить, сыпать оскорблениями, но повторять атаку не торопились. Потом я заметил, как вражеские воины постоянно поглядывают направо, на пологий склон, где собрались в отдалении внушающие страх норманны Анлафа.

– Он совершил ошибку, – заявил я.

– Константин?

– Анлаф. Рассказал воинам о своих планах, и они не горят желанием умирать.

– А кто горит? – сухо отозвался Финан, но вид у него по-прежнему был недоуменный.

– Все эти люди, – я повел саксом, указывая на застывшую на месте «стену щитов», – знают, что Анлаф планирует решить исход битвы ударом норманнов на правом фланге. Там зачем им умирать, не дождавшись этой атаки? Они рассчитывают, что главный удар вселит в нас страх и прорвет строй, вот тогда и наступит снова их черед. Почему бы не предоставить северянам выигрывать бой вместо них?

Я не сомневался в своей правоте. Врагам пообещали, что ужасающие ульфхеднар Анлафа, эти норманны из Дифлина, побеждающие во всех сражениях, разгромят левое крыло Этельстана и приведут в расстройство нашу армию. Теперь они дожидались этого события, не желая умирать прежде, чем парни из Дифлина обеспечат им победу. Раздавались вопли тысяч глоток, без умолку бил большой военный барабан, но настоящих звуков битвы – возгласов, звона клинка о клинок – не было. Этельстан запретил нам атаковать, велел стоять в обороне и сдерживать противника до тех пор, пока король не проломит вражескую «стену», и армия выполняла приказ. Время от времени по фронту раздавался звон мечей, когда воины набирались храбрости и нападали, вспыхивали короткие схватки, но «стена щитов» Этельстана стояла. Взламывать ее выпало на долю собственной рати Анлафа, и остальная часть вражеского войска дожидалась яростной его атаки, но свирепые ирландские норманны по-прежнему топтались в сотне шагов от Этельстанова левого крыла. Анлаф, вероятно, придерживал их в расчете на то, что Этельстан ослабит оставленное в покое крыло и усилит центр, но это может произойти только в случае, если мерсийские войска окажутся в опасном положении. Анлаф, подумалось мне, скоро пошлет ульфхеднар в бой, и сражение возобновится.

И тут Торольф решил, что может победить в этой битве.

Эгил, подобно мне, держался позади своих воинов, предоставив брату играть роль предводителя «стены щитов». Норманны разбили одно из «свиных рыл», навалив перед собой груду окровавленных трупов, и теперь противостоящие им скотты ограничивались оскорблениями и добавлять свои тела в кучу не спешили. Их строй съежился – не только по причине потерь, понесенных во время первого яростного натиска, но и потому, что все «стены щитов» имеют склонность сбиваться вправо. Когда она сближается с врагом, и мечи, копья и секиры норовят найти уязвимое пространство, люди инстинктивно жмутся правее, под защиту щита соседа. Именно так поступили скотты, создав тем самым маленький разрыв в конце линии – зазор между обрывистой долиной реки и «стеной». Он был всего в два или три шага в ширину, но Торольф не устоял перед искушением. Он разбил брошенных против него отборных воинов Константина, а теперь разглядел шанс обойти вражеский фланг. Если ему удастся вклиниться в зазор и расширить его, мы сможем зайти в тыл шотландской «стене щитов», создав ей угрозу, и тогда начнется паника, которая быстро распространится по всей вражеской линии.

Торольф не посоветовался ни с Эгилом, ни со мной – просто переместил часть лучших своих бойцов на правый фланг, потом вышел из «стены щитов» и стал осыпать скоттов насмешками, вызывая кого-нибудь выйти и сразиться с ним. Никто не отважился. Торольф могучий воин: высокий, широкоплечий, с суровым лицом под блестящим шлемом, увенчанным орлиным крылом. В левой руке он держал щит с родовой эмблемой в виде орла, а в правой свое излюбленное оружие – тяжелую боевую секиру на длинной ручке, прозванную им Кровопийцей. На шее у него висела золотая цепь, могучие руки унизаны браслетами. Он выглядел именно тем, кем являлся, – снискавшим в боях славу норманнским героем.