Владимир Малик - Шёлковый шнурок

Штаремберг поморщился, хотел было возразить, что многие австрийцы в жизни своей, пожалуй, не выпили и чашечки кофе, за исключением разве что самого императора с его семьёй, и потому Кульчицкий вряд ли будет иметь от этого подарка хоть какую-нибудь выгоду. Однако, боясь разгневать императора, промолчал…

Карл Лотарингский как почётный гость верховного совета держался с достоинством, шутил, улыбался, но Штаремберг видел, насколько глубоко он уязвлён тем, что его обошли наградами и почестями. Только великосветское воспитание да прирождённое чувство юмора помогли герцогу скрыть обиду.

Все сознавали эту несправедливость, но никто не осмелился указать на неё императору. Никто не хотел во время всеобщего триумфа по поводу непредвиденной и, что греха таить, мало ожидаемой победы над громаднейшим войском Кара-Мустафы попасть в немилость…

Наконец возник вопрос, как отметить Яна Собеского.

— Я послал к нему адъютанта с сообщением, что хочу встретиться с ним завтра и поблагодарить его за ратные труды, — сказал Леопольд. — Но как принимать победителя?

— С открытыми объятиями! — воскликнул прямодушный Карл Лотарингский. — Как же иначе? Он спас Вену и всю Австрию!

Леопольд нахмурился.

— Удостоить его императорских почестей? Я император по роду, наследственный, а он — король выборный. Разница, как видите, большая!

— Но он не жалел собственной жизни и жизни своего сына, спасая империю вашего величества! — не сдавался Карл Лотарингский. — С саблей в руке он шёл впереди войска, показывая пример бесстрашия и самоотверженности!

Леопольда передёрнуло. Кажется, этот французик намекает на то, что сам австрийский император, пока длилась осада Вены и не закончилась генеральная битва, отсиживался в Пассау и Линце?

— Мы воздадим должное нашему брату, королю польскому, — заявил он, чтобы прекратить неприятную беседу.

Войска выстроились на Эберсдорфской равнине, в полутора милях от Вены. На правом фланге стояли австрийцы и немцы, на левом — поляки и казаки. Собеский со своими гетманами и командующими союзного воинства ждал императора в центре, перед строем всей армии.

Из Швехатских ворот на красивом тонконогом, белой масти коне выехал Леопольд со своей свитой и направился к группе всадников, возглавляемой королём Речи Посполитой. Когда он проехал половину пути, ему навстречу двинулся в сопровождении сенаторов и гетманов, немецких курфюрстов, герцога Лотарингского и сына Якова Ян Собеский.

Император и король съехались на середине широкой равнины.

Не слезая с коня, Леопольд произнёс на латыни короткое поздравление королю по случаю победы и пожал ему руку. Речь была сухой, без эмоций, без тени теплоты, на которую надеялись и король, и союзные полководцы, словно говорилось не о славной победе, а о каком-то будничном деле. Да и длилась она не более трех-четырех минут.

Польские сенаторы переглянулись с удивлением и возмущением, лица их начали багроветь. Такое приветствие походило на плохо скрытое пренебрежение.

Немецкие курфюрсты были обижены ещё больше, нежели поляки: император без единого ласкового слова поблагодарил вообще «немецких друзей», которые «помогли» австрийцам разбить ненавистного врага.

Создавалось впечатление, что австрийский двор специально хочет уменьшить значение вклада союзников в общее дело победы.

Ни словом не обмолвился Леопольд о Карле Лотарингском, будто вовсе не он возглавлял австрийскую армию. Герцог кусал губы: это было прямое оскорбление и унижение!

Ян Собеский — тоже на латыни — поздравил Леопольда с победой, отметил героизм и самоотверженность воинов, искусство полководцев, в особенности герцога Лотарингского, а потом прибавил:

— Ваше величество, пользуясь случаем, хочу представить вам моего сына Якова, который проявил истинную доблесть, не раз обагрив свою саблю вражеской кровью. Я горжусь таким сыном!

Король ждал, что император в присутствии австрийской знати и немецких курфюрстов, а главное — при польских сенаторах обнимет королевича, приголубит и поприветствует как будущего зятя.

Но Леопольд лишь едва кивнул головой, скользнув холодным равнодушным взглядом по вспыхнувшему лицу молодого Собеского.

За своей спиной король услышал грозное покашливание братьев Сапег, недовольное ворчание Станислава Яблоновского. А казачий полковник Семён Палий, не сдержавшись, выругался вполголоса по-украински, полагая, что его никто здесь не поймёт:

— Ну и гусь, черт бы его побрал! И где он только был, когда тут пушки гремели?

Обида сжала сердце Собескому. Ему вдруг стало ненавистным выхоленное, надменное лицо Леопольда. «Ничтожество! — подумал он со злостью, едва сдерживая себя от вспышки негодования, чтобы не нарушить торжественную церемонию. — Трус несчастный!»

Но рассудительность превозмогла. Король холодно сказал:

— Ваше величество, возможно, захочет увидеть мою армию? Вот мои гетманы — они вам её покажут! — С этими словами он развернул коня и вместе с сыном поскакал прочь.

Император тоже тронул коня и поехал вдоль фронта.

Два следующих дня в союзных войсках царило подавленное настроение. Польские сенаторы, магнаты, даже простые жолнеры открыто возмущались недостойным поведением императора Леопольда, требовали от короля немедленного возвращения на родину.

Курфюрст Саксонский поднял по тревоге свои войска и отправился домой. Баварцы и франконцы колебались.

Только Ян Собеский, стараясь унять клокотавший в душе гнев, силой разума овладел собой и неуклонно стоял на том, что союзные войска должны довершить начатое дело: догнать Кара-Мустафу и добить его!

— Панове, — доказывал он шляхетному панству, — мы воевали не за императора, а за Речь Посполиту! Мы воевали за Вену, чтобы Кара-Мустафа не появился под Краковом или под Варшавой! Неужели вам это не понятно?.. Как же мы, зная, что у визиря хотя и основательно потрёпанное нами, но все ещё большое войско, как же мы можем спокойно возвращаться домой? Нет! Враг в панике — нужно его уничтожить! На этом я настаивал и буду настаивать! Визирь ещё опасен, и если мы дадим ему время собрать остатки войска в кулак, то совершим непоправимую ошибку не только перед отчизной, но и перед будущими поколениями; родившись рабами, они проклянут нас за то, что мы, имея возможность, не разгромили врага окончательно!

Королю удалось все же убедить воевод и сенаторов. Стали готовиться в поход.

В день выступления польского войска от императора прискакал гонец. Он привёз письмо с извинениями Леопольда за свою бестактность и драгоценную шпагу от него в дар королевичу Якову Собескому.

Поляки двинулись на Пресбург (Братиславу), где соединились с большим отрядом казаков, приведённых Куницким, а оттуда, дождавшись Карла Лотарингского, — на Гран (Эстергом). Там, как доносили разведчики, турки перешли на левый берег Дуная и заняли предмостное укрепление в Паркане.