Эвелин Эйер - Одиссея генов. Захватывающая история человечества, извлеченная из ДНК

И еще один вопрос, который мы должны себе задать: почему земледелие и скотоводство, после того как люди перешли к этим видам деятельности, ускоряли прирост населения? Одна из гипотез, объясняющих демографический рост, — сокращение промежутков между рождениями. Действительно, исследования некоторых современных популяций охотников-собирателей, таких как индейцы аче в Парагвае и койсанский народ кунг в пустыне Калахари, показывают, что интервал между рождениями у них составляет около четырех лет, как если бы мать могла заботиться только об одном маленьком ребенке. Такой перерыв между рождениями, вероятно, связан с продолжительным кормлением грудью, снижающим способность кормящей женщины к зачатию. При этом в обществе, живущем за счет земледелия и скотоводства, регулярное питание позволяет женщинам чаще рожать детей.

Впрочем, эта гипотеза плохо согласуется с некоторыми фактами: в некоторых племенах охотников-собирателей, например у пигмеев, интервал между рождениями не больше, чем у их соседей-земледельцев. Хотя то, что мы наблюдаем у пигмеев сейчас, возможно, не было нормой в прошлом: интервал между рождениями мог сократиться относительно недавно.

С другой стороны, ничто не указывает на то, что охотники-собиратели страдали от недоедания. Как у нынешних пигмеев, которые, похоже, умеют находить пищу в любое время года, так и при анализе человеческих останков, относящихся к периоду до неолитического перехода, никаких признаков недостаточного питания не обнаружено. К тому же земледелец куда более уязвим перед капризами погоды, чем охотник-собиратель, который может мигрировать следом за своей добычей. В неудачные годы засуха, мороз, болезни могли уничтожить весь урожай земледельца. Поэтому на данном этапе мы можем лишь констатировать намного больший демографический прирост у народов, совершивших неолитический переход, но убедительно объяснить его пока не в силах.

Обратим взоры на Евразию, где сохранились материальные свидетельства перехода к новому образу жизни. Земледелие и скотоводство, а также связанное с ними гончарное дело появились на Ближнем Востоке, на территории Плодородного полумесяца, 10 тысяч лет назад. Зародившись в Анатолии, они в промежутке между 6000 и 3000 годами до н. э. распространяются во всей Европе. Это происходит двумя путями: северным, через Балканы, и южным, вдоль Средиземного моря (этот путь доходит до Испании, потом сворачивает на север, к Англии, тогда как первый тянется вдоль Дуная до Бельгии и Германии; сходятся оба пути в Парижском бассейне). Франция вступила в эпоху неолита примерно за 5000 лет до н. э., Англия — приблизительно за 4000 лет до н. э., а север Европы (Финляндия и балтийские страны) — за 3000 лет до н. э.

Но как распространялся этот новый образ жизни? Существует две гипотезы: культурной и так называемой демической диффузии. В первом случае распространяются только методы: местные охотники-собиратели осваивают земледелие и новые технологии. Иначе говоря, мигрируют не люди, а гончарные изделия. Во втором случае эта миграция дополняется перемещениями людей: земледельцы селятся в Европе, вытесняя местных охотников-собирателей. На этот раз земледелие, гончарные изделия и популяции перемещаются вместе.

На основе одних только археологических данных невозможно с уверенностью выбрать одну из этих двух гипотез. И все же кое-какие подсказки имеются: в некоторых регионах, например вдоль Дуная, появление неолитической культуры сопровождалось полным набором — жилищами и орудиями нового типа, культурными растениями и домашними животными. Но неолитический переход путем приобщения охотников-собирателей к новой культуре, вероятнее всего, происходил бы постепенно: местные охотники-собиратели усваивали бы элементы неолитической культуры понемногу, а не все сразу. Таким образом, археологические данные свидетельствуют скорее о миграции на Дунай и расселении там носителей новой культуры, чем о заимствовании технологий местным населением.

Подтверждают ли эту версию генетические данные? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить, есть ли генетическая преемственность между местными популяциями до и после наступления неолита. Если генетическая преемственность существует, можно с уверенностью утверждать, что охотники-собиратели изменили образ жизни. Если же преемственности нет, значит, мы имеем дело с замещением популяций.

Но проверить, существует ли генетическая преемственность, не так-то просто. Чтобы провести подобное исследование, ученые извлекают ДНК из человеческих останков эпохи мезолита (период, предшествующий появлению земледелия) и неолита, а затем сравнивают обе группы. Но при таком подходе мы сталкиваемся с двумя проблемами. Во-первых, человеческих останков эпохи мезолита очень мало — возможно, потому, что в то время на земле жило совсем немного людей, или потому, что найдены еще далеко не все места погребений, или же потому, что тогда бытовали другие погребальные обряды и умерших не хоронили в земле. Словом, мезолитические стоянки попадаются археологам довольно редко.

Во-вторых, чтобы проанализировать ДНК, извлеченную из человеческих останков, она должна быть в достаточно хорошем состоянии. Но сохранность ДНК во многом зависит от климата — холодного или жаркого, сухого или влажного. В холодных зонах ДНК более стабильна. Именно по этой причине, несмотря на постоянное совершенствование методов, мы больше знаем о прошлом европейского севера, чем Ближнего Востока или тропиков.

Что мы узнали, исследовав ДНК? Что европейские охотники-собиратели эпохи мезолита генетически отличаются от первых европейских земледельцев. При этом первые европейские земледельцы генетически очень близки к земледельцам из турецкой Анатолии. Иными словами, новые люди прибыли из Анатолии одновременно с новыми технологиями. В конечном счете генетика подтверждает гипотезу демической диффузии, на справедливость которой указывает и археология.

Но что стало с местными охотниками-собирателями, когда появились земледельцы? Они не исчезли! ДНК европейских популяций времен неолита дала возможность их отыскать: человеческие останки из позднего неолита оказались генетически ближе к охотникам-собирателям, чем первые земледельцы, прибывшие с Ближнего Востока. Иначе говоря, в дальнейшем переселенцы с Ближнего Востока смешивались с охотниками-собирателями. И, по всей вероятности, некоторые охотники-собиратели, в свою очередь, стали земледельцами. Подробности этих встреч и смешений могли бы стать захватывающей темой для будущих исследований.