Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

С переходом больниц в заведывание города погребение умирающих бедняков оставлено в каком-то неопределённом положении. Является к смотрителю гробовщик, предлагает хоронить «даром» бедных покойников и, сверх того, делает ещё взнос на церковь. Чего же лучше? Предложение гробовщика принимается, и он делает полным распорядителем и властелином мёртвых тел! До бедняков-мертвецов, не имеющих в Петербурге ни родных, ни близких, никому решительно нет дела, и гробовщик может делать с ними что угодно. Но ведь умирают и такие, которые имеют семьи, нередко состояния. Вот с этих-то последних монополист-гробовщик дерёт что хочет, потому что мёртвое тело — святыня в глазах семьи, находится в его руках! Ради этих-то покойников он и бедных даром хоронит. Но как хоронит?!

Прежде всего, он старается отправить как можно больше тел в прозекторскую медицинской академии или юрьевский университет. Туда тела отправляются голыми в ящиках; значит, не надо ни одеть покойника, ни дарового гроба отпустить. Отпевают ли их? Надо надеяться, что да…

Затем, тех, которых не удалось сбыть в фургон для отправки в прозекторскую, гробовщик кладёт в некрашеный, едва сколоченный гроб и чтобы не одевать, прикрывает сверху куском коленкора. В таком виде гробы парами отправляются на ломовиках к станциям железных дорог для отправки на загородные кладбища. Были случаи, что гробы разваливались раньше, чем довезут их до могилы и мёртвые тела вываливались. Бесцеремонность гробовщика в обращении с бедняками-покойниками переходит всякие границы и, только щадя нервы читателей, я не хочу приводить здесь ряд фактов.

По поводу так называемых «бюро похоронных процессий» следует заметить, что в нравственном и денежном отношениях преимущества этих «бюро» чисто мифические.

Обещание, будто «бюро »избавляет при похоронах «от всех хлопот», совершенно фиктивно. Оно не берёт на себя ни могилы, ни отпевания, словом, исполняет только тоже, что и все гробовщики. Цены же «бюро» гораздо выше всех других. Многие думали, что «бюро» упорядочит дело погребения покойников, но надежды эти вовсе не оправдались и существование нескольких «бюро» вызвало между ними такой же безобразный спорт, как и между простыми гробовщиками. Точно также «бюро »открещиваются от даровых покойников, тоже неохотно берутся хоронить небогатых и точно также дерут с богатых 800–900 % барыша. Заслуг у них нет никаких перед обществом, церковью или администрацией, а «куши» они рвут не хуже обыкновенных Шумиловых, Архиповых и Филипповых. Одно из трёх «бюро» успело уже прогореть и обстановка магазинов, вместе с гробами и венками, описаны за долги. Это «бюро» сделалось жертвой конкуренции, а на смену ему два другие гробовщика хлопочут о новом «бюро».

Присматриваясь к тому, что делается в недрах гробовых контор и мастерских, невольно задаёшься вопросом: почему все они остаются вне всякого надзора, контроля и правил? Почему извозчики, которые взять живых, обязаны иметь приличные экипажи; эти экипажи осматриваются два раза в год, клеймятся разрушительными штемпелями. Почему же мёртвых можно возить как угодно?! Дроги поломаны, угол отвалился, рессоры перевязаны верёвкой; на козлах сидит мужичина; рваный халат раздувается у него ветром и обнажается голое тело; попона у лошадёнки грязная, рваная; покров хуже тряпки. И никому нет дела до этого! Почему у нас говорят о таксе на хлеб, на извозчиков, а о таксе для гробовщиков нет и вопроса, хотя похоронить умершего бесспорно составляет предмет первой необходимости.

Посмотрите, с каким благоговением и любовью относятся к своим покойникам магометане и евреи. Во всех больницах висят аншлаги за подписью ахунов и раввинов, которые «покорнейше просят о каждом умершем их единоверце немедленно давать знать». Не успеет еврей или магометанин закрыть глаза, как прах его со всеми религиозными почестями обрядностями переходит в руки духовенства и затем ему отдаётся последний долг по всем правилам своей церкви. А русский?

— Волочи в покойницкую!

И волокут. А там «фургон» или дощатый гроб с ломовиком. Площадная брань, упрёки в «даровщине» и возмутительная грубость — вот атрибуты и напутствия больничных покойников. Да и не только больничных. При мне пришли сказать гробовщику, что на спуске Фонтанки вытащили мёртвое тело, нужен гроб.

— Не дам, — отвечает гробовщик.

Нужен ломовик отвезти утопленника в часть.

— Не повезу, — говорит ломовик.

Еще бы! Все это надо сделать даром. Для уборки палых собак и кошек городская управа имеет подрядчика, которому платит деньги, а до мёртвого тела никому дела нет! На это никаких сумм не ассигновано! «Бюро» также не имеет разряда для похорон дешевле 50 рублей, а ведь с мёртвого тела взять нечего. Один крестик на шее, да и тот медненький.

Однажды прибегают сказать, что в меблированных комнатах второй день сидит мертвец. Как сидит? Так. Сидел и умер. Прислуга номеров только на другой день заметила, что сидящий мёртв. Дали знать полиции. Врач пришёл — говорит, умер ударом, и ушёл. Следователь приехал, составил акт и уехал. Надо покойника похоронить. Местный околоточный надзиратель предложил хозяйке меблированных комнат похоронить.

— Помилуйте, да он мне за комнату не заплатил, а тут ещё хоронить!

Стал околоточный просить больничного гробовщика.

— Это не моё дело. Я хороню только из больницы.

Пошли к другим гробовщикам:

— Вот ещё! была надобность!

А похороны-то три целковых: гроб да ломовик.

Но у города нет и этих сумм, ассигнованных по смете.

Заканчивая своё «мрачное» интервью, я ещё раз высказываю надежду, что на указанные возмутительные безобразия, сопровождающие почти каждые похороны, будет обращено должное внимание и безобразия эти отойдут в область преданий. Необходимо, казалось бы, передать дело погребения и устройства похоронных процессий в распоряжение церквей, монастырей или благотворительных заведений.

Полицейские, или — как их прежде называли — «съезжие» дома, со своими обсервационными каланчами на верху, разбросаны в разных местах столицы.

Всех их счётом двенадцать по числу полицейских частей Петербурга. При каждом из таких полицейских домов имеются специальные места заточений для разного рода заключённых, так или иначе заарестованных полицией.

Сюда стекаются самые разнообразные элементы.

Оборванная, грязная ватага ночных беспаспортных бродяг, застигнутых полицейской ночной облавой: безобразно пьяная публичная женщина, за пять минуть перед тем шумевшая и собиравшая толпу на проспекте; только что пойманный вор, с поличным в руках; извозчик, раскроивший оглоблей череп прохожему и, наконец, ещё весь дрожащий, бледный убийца, с несмытой кровью на руках, — все эти жертвы случая или печальных столкновений, вплоть до полупомешанного седого старикашки, с импровизированной офицерской кокардой на картузе, заблудившегося посреди бела дня и не знающего, где его дом, — все эти «подозрительные» в каком бы то ни было отношении личности влекутся рукой полицейского стража за одну общую решётку.