Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Эта торговля, столь выгодная для квартирных хозяев, оказывается пагубной для их жильцов. Последние постоянно находятся в долгу и, следовательно, в зависимости у своих хозяев, которые относятся к ним как к вполне уже закабалённым и подвластным невольникам.

Кроме забулдыг-мастеровых и чернорабочих, проживающих подчас с себя последнюю рубаху, тут находятся люди всевозможных грязных профессий; большая же половина жильцов — нищие, но не какие-нибудь калеки, а люди вполне здоровые, умеющие заработать деньги и другими путями.

После всего сказанного не покажется удивительным, что дом № 4 по Забалканскому проспекту, т. е. дом Вяземского, очень нередко упоминается в дневнике происшествий. Но далеко не все происшествия, совершающееся в этом доме, попадают в дневник: здесь многое проходит и без последствий, особенно когда виновными являются сами хозяева.

Описав, как сумел, общее впечатление, производимое Вяземским домом, перейду к описанию своей квартиры, её хозяев и близко мне знакомых соквартирантов.

Квартира эта находится во флигеле над банями в третьем этаже. Она состоит из двух небольших и низеньких комнат, каждая — по два окна, кроме того, комнаты разделены ещё перегородками. В первой из них, которая вместе с тем и кухня, отделена маленькая каморка, где помещается сам хозяин со своим семейством; во второй комнате также отделена каморка и в ней поставлено шесть коек для жильцов; затем всё остальное пространство занято нарами, над которыми по стенкам прибиты полки и на них поставлена незатейливая посуда жильцов, состоящая большей частью из изуродованных и полуразбитых чайников, жестяных котелков и чашек, а в углах прибиты закоптелые, почерневшие иконы, перед которыми имеются простенькие лампадки. Под полками во всех щелях гнездятся неизбежные обитатели всех общих квартир — клопы и тараканы, а выходящие наружу стены в зимнее время постоянно бывают покрыты склизкой зелёной плесенью. На нарах кое-где валяется разное лохмотье, грязные, засаленные донельзя тюфяки и подушки, набитые мочалой, а в ином месте в головах лежит простое полено.

Вся мебель нашей квартиры, исключая нар и коек, заключается в двух маленьких столах, двух скамейках и нескольких тургашках [170] Табуретках. , заменяющих стулья. Об опрятности квартиры можно судить потому, что полы и нары моются не более одного раза в месяц, о чистоте же воздуха нечего и говорить, в ночное время зловоние доходит до того, что захватывает дыхание. Этот воздух могут выносить только люди с загрубевшими лёгкими, а приходящие посторонние долго им дышать не в состоянии.

Всех жильцов в нашей квартире, исключая хозяйского семейства, около сорока человек. Большая часть из них отставные солдаты, живущие пенсией, прошением милостыни и разными пособиями; затем разные мастеровые, крючешники, собирающие кости и тряпки по помойным ямам, отставные служители придворного конюшенного ведомства и около десятка наборщиков или, как они себя величают, литературных кузнецов.

Но прежде, чем говорить о жильцах, нужно кое-что сказать о самом хозяине квартиры и его семействе.

Хозяин — отставной рядовой Пётр Степанов Koршунов, или, как его попросту называют, Степаныч. Он уже около тридцати лет держит одну квартиру и никогда добровольно не расстанется с ней.

Степаныч — уроженец Калужской губернии, до солдатства был крепостным крестьянином и в деревне жил очень бедно. Сданный почти юношей в солдаты, он года два пробыл под ружьём, остальное время до отставки прослужил денщиком у полкового квартирмейстера. Во время Крымской кампании Степаныч десять месяцев находился в Севастополе, где ему зачислили месяц службы за год; вследствие чего он на двадцатом году службы получил уже чистую отставку.

Степаныч начал сколачивать деньгу ещё на службе.

Он не стесняется рассказывать, что и там мух не ловил и наживал копейку всюду, где только представлялся случай, и к отставке сколотил сот шесть, семь рублей.

С этими деньгами он приехал в Петербург и здесь повёл дело с аккуратностью. Первое время он поступил в услужение к какому-то путейскому майору на маленькое жалованье, а затем уже, поглядевшись и ознакомившись с петербургской жизнью, принялся маклачить-барышничать на Сенной.

Сенная в старые годы была, как известно, самым удобным и безнадзорным местом для всяких тёмных промышленников и маклакам это приходилось вполне на руку.

— Э-х-х, — вспоминал иногда Степаныч, — Сенная в прежнее время была мать-кормилица. Сколько тут кормилось разного народа, и чем, чем только тут не промышляли. Особенно для нашего брата куда как было привольно. Бывало, выйдешь рано утром, а тебя уж ждут: либо сменку кому нужно, либо тёмненький товарец предлагают.

Поосвоившись окончательно с Петербургом, спустя ещё год Степаныч выписал из деревни жену, снял в верхнем этаже Стеклянного коридора боковую квартиру и приютил здесь нескольких фартовых, которые доставляли ему большую выгоду.

— Вот житьё-то было в Вяземском доме, — рассказывал он. — Платил я за боковушку только восемь рублей в месяц, а ночевало у меня постоянно человек тридцать. На нарах укладывалось человек пятнадцать, да под нарами клал столько же. Прописанных, настоящих жильцов было не больше, как человека три-четыре, а то так, кто с паспортом, кто и без паспорта — все ложись. А ребята-то все ловкие, денежные; бывало, как вечер, так четверти три да четыре вина выйдет. И вино-то в то время было дешёвое — за четверть только восемьдесят пять копеек платили. По три копейки за ночлег брали, а выгоднее теперешних пятачков.

Лет через пять Степаныч переменил квартиру и перебрался на Забалканский проспект в лицевой флигель. Но там ему почему-то не понравилось, он взял квартиру над банями и живёт в ней около двадцати лет. В этой квартире он похоронил первую жену и года полтора спустя опять женился.

— Здесь тоже сначала-то хорошо было, — говорил мне Степаныч. — По первому-то разу я здесь платил только двадцать два рубля в месяц, а жильцов-то было не столько, как теперь. Бывало, как выйдешь ночью, да посмотришь, так сердце радуется: и на нарах, и под нарами, и на печке, везде полно. А теперь вот всего тридцать человек и дела-то уж совсем не те. Теперь вот и пустил бы другого, да боишься. Отсидел я за два непрописанных паспорта четыре дня, так теперь уж и слабит. Сидеть-то ещё ничего, а вот как вдруг лишат столицы, так и узнаешь кузькину мать.

Десять-пятнадцать лет тому назад Степаныч был ловкий и смелый мужчина, не робел веста дела с разными тёмными личностями, о чём теперь говорить с похвальбой. Но он вёл эти дела с аккуратностью и никогда не попадал впросак. Не зная совсем грамоты, он имеет хорошую смекалку, понимает судебные и полицейские порядки и за словом в карман не полезет.