Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Сначала он поступил здесь на какой-то завод, но, проработав с месяц и получив расчёт, попал на Сенную, а с Сенной в Вяземский дом, где, пропив не только имевшие деньги, но и одёжу, принялся «стрелять» — просить милостыню.

В то время только что кончилась турецкая война и помощь пострадавшим воинам сыпалась со всех сторон. Собакин, прикидываясь, смотря по обстоятельствам, где параличным, где слепым, где хромым, где раненым, для чего надевал чужую кавалерию, являлся во все попечительства, благотворительные учреждения, придворные канцелярии, к лицам высокопоставленным и к частным благотворителям и всюду получал вспомоществование. Кроме того, он, как числящийся неизлечимо больным, выхлопотал себе ежемесячное трёхрублёвое пособие, которое получает и посейчас каждую треть года. Едва ли найдётся ещё другой такой человек, который сумел бы так искусно притворяться и обманывать самый опытный глаз, но если б и нашёлся, то у него не хватит силы и терпения так долго выдерживать напущенную на себя болезнь или юродство. Собакин иногда упадёт на землю, забьётся, затрясётся, начнёт тяжело вздыхать и стонать до того, что у него выступит пот, или, прикинувшись слепым, уставит на какой-нибудь предмет свои оловянные глаза и простоит сколько угодно времени не сморгнув. Он так ловко умеет вводить в обман, что доктора не раз, признавая его больным, выдавали ему очки, костыли и всякие лекарства.

Собакин, когда трезв, тих и робок: его на квартире почти и не слышно и он редко ходит со двора. Если ему не удаётся выпить, то он частенько ест один хлеб с водой, а не пойдёт просить: но как только выпьет стакана два-три водки, то готов идти куда угодно. Иногда он берёт кого-нибудь в провожатые и ходит под видом слепого по рынкам, магазинам и к разным лицам, известным своей добротой, а иногда вооружается костылями и двигается, волоча ноги. Но, как только, настреляв, подходит к воротам Вяземского дома, то бросит костыли и с песнями, криком и отборной бранью, тряся над головою набранным им подаянием пляшет и скачет по двору.

Когда же ему придётся получить порядочное вспомоществование, то он берёт извозчика и, также с песнями и криком приезжает в Вяземский дом, где у Степаныча и в других квартирах нередко в тот же день пропивает свою получку.

Пьяный он кричит, ругается, озорничает до нахальства и не даёт покоя никому в квартире, не только днём, но и ночью. Сколько ему ни говори, упрашивай, ни усовещивай, он не будет слушать, а ещё больше начнёт озорничать. Его можно унять только силою, но он очень хитёр и если видит, что до него хотят добраться серьёзно, сейчас начинает шутить, смеяться, плакать так, что поневоле на него плюют и махают рукой.

Собакин за прошение милостыни был выслан по этапу и лишён столицы на три года. Тогда он приходил сюда только на несколько дней, чтобы получать пенсию: остальное же время бродил по окрестностям Петербурга, начиная от Царского Села до Чудова, а когда поспевали грибы — уходил в лес за Охту, где проживал до осени в шалаше, собирая грибы и продавая их на Пороховых или на Охте. Теперь его срок кончился, и он свободно прописался на квартире у Степаныча.

Несмотря на все причиняемые им беспокойства, несмотря на его безграничное озорство, Степаныч относится к нему очень снисходительно, потому что Собакин более других оставляет денег в его коморке.

У самых дверей на отдельной скамейке занимает место Саша Столетова, по прозванию Пробка.

Сколько лет Пробке никто не знает, да она и сама этого не знает. Ей можно дать и сорок, и шестьдесят, потому что лицо её настолько обезображено, что даже самое время отказалось сделать на нём какой-либо отпечаток. Пробка помнит только, что когда-то она была солдатской дочерью и затем, давным-давно, уже приписана мещанкой в Шлиссельбург.

Пробка пала ещё в ранней молодости и долго находилась в известном тогда на Сенной «Малиннике» [172] См. сноску 165 , а когда поустарела, то хозяйка выгнала её и она скиталась в Таировом переулке [173] См. сноску 7 , в котором существовали заведения ещё грязнее, чем в «Малиннике». Наконец, она стала уже негодна и для этих заведений.

И вот, она перешла в Вяземский дом. Дни она стояла, как и теперь ещё стоят подобные ей женщины, в кабаке; но её и здесь уже стали обегать. Тогда она завела себе любовника, безногого георгиевского кавалера, который заставил её добывать ему деньги на пропой. С тех пор Пробка начала «стрелять», но она не заходила дальше Сенной. Её благотворители исключительное сенные торговцы: мясники, рыбаки, зеленщики, селёдочноки и др.

Пока быль жив её кавалер, он из своего пенсиона платил по третям за квартиру за себя и за неё, а она обязана была приносить ему каждый день торбу хлеба, говядины для щей и шесть гривен денег. Когда ей случалось не принести положенной контрибуции, он её бил немилосердно и таким образом выбил ей левый глаз, все зубы и переломил переносье. А сколько доставалось её бокам, спине и т. п. — нечего и говорить: я думаю, ни одна ломовая лошадь под кнутом пьяного извозчика не вынесла того, что выпало на долю Пробки.

Но она оставалась жива: от неё как будто отскакивали побои, и вероятно, поэтому она и получила название Пробки.

Лет семь назад, Пробка попала в Комитет для призрения нищих. Её назначили к высылке, и она, по совету своего возлюбленного, пожелала отправиться на его родину в Ростовский уезд Ярославской губернии, куда и он обещался приехать; но вскоре после её высылки заболел и с пьянства умер.

Пробка, потеряв возлюбленного, недолго нажила на месте высылки и возвратилась, именем Христовыми, опять в Петербург. Но ей плохо везёт здесь. Её раз восемь уже возвращало в Ростов, так как, напившись, она буянит и попадает в полицию.

Рваная, грязная, безобразная, с растрёпанными волосами, Пробка, шатаясь по корпусам сенновских торговцев, кричит, поёт песни и не хуже любого мужика ругается. Мясники, зеленщики и молодые ребята ради развлечения навешивают на неё разные украшения вроде бараньего хвоста, свиного уха и т. п., обливают водой, пачкают лицо грязью, а иногда украшают лентами, цветами.

Пробка ходит на Сенную раз пять в день и каждый раз приносит корзину мелких обрубков говядины, рыбы, зелени, рваных селёдок и проч. Всё набранное она тотчас же распродаёт в Вяземском доме, а деньги пропивает.

Степаныч, отчасти из жалости, а более из-за того, что Пробка немало пропивает у него в каморке и каждый день исправно платит пятаки за ночлег, держит её без прописки, а когда бывают обходы, то высылает её в коридор, где она забивается за мусорные корзины, или прячет её под нары, застанавливая сундуками.

Василий Алексеев Халюзин, крестьянин Нижегородской губернии Балахнинского уезда, проживает у Степаныча тоже не первый раз, и, как временный жилец без прописки, спит постоянно под нарами.