Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей
- Название:Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2021
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей краткое содержание
По счастью, остались зарисовки с натуры, талантливые и достоверные. Их сделали в свое время Н.Животов, Н.Свешников, Н.Карабчевский, А.Бахтиаров и Вс. Крестовский. Предлагаем вашему вниманию эти забытые тексты. Карабчевский – знаменитый адвокат, Свешников – не менее знаменитый пьяница и вор. Всеволод Крестовский до сих пор не нуждается в представлениях. Остальные – журналисты и бытописатели. Прочитав их зарисовки, вы станете лучше понимать реалии тогдашних сыщиков и тогдашних мазуриков…
Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Но первый дебют оказывается вполне неудачным: поданный суп является какой-то пресно-помойной бурдой грязного цвета с дымным запахом, «бишкек» с успехом может играть роль гарнизонной подошвы или топора зажареного, а слоёное тесто сильно смахивает на подсушенный и запечённый комок клейстера. Марья Ивановна сначала в недоумении, потом в досаде при виде добра столь много перепорченного, и, наконец, в сердцах, ибо Мария Ивановна голодна и всё её семейство тоже голодно.
— Уж вы извините, сударыня, на первый-то раз не совсем удалось, потому — не огляделась я ещё, да и дело это спешное, — оправдывается кухарка.
— Да как же ты, моя милая, говорила, что всё умеешь?
— Ну что ж, оно и точно, что умею, а только не удалось… Кто ж его знал, что оно не удастся?
— Да ты умеешь, например, сделать драчёное [227] Блюдо из яиц. Рецепт из «Опытной поваренной книги» / Пер. с пол. А.З.; Изд. В. Гольдштейном. — Воронеж: тип. В. Гольдштейна, 1865:»Дроченое жирное — пять желтков, четыре ложки муки, полстакана воды, ложка сахара стереть крепко, из белков сбить пену, вымешать осторожно в распущенное в кастрюле масло, как зарумянится, перевернуть в другую сторону, поджарить и выдать подсыпанный сахаром и корицей. Пропорция на шесть персон».
?
— А что это такое драченое?
— Как что? Известно что — кушанье такое! Ведь ты кухарка, стало быть, должна знать.
— Нет, матушка сударыня, таких кушаньев я и не слыхала; а вы извольте сказать, что оно такое, так я вам состряпаю в лучшем виде, как быть следует.
— Ну а шмандкухен [228] Сметанник.
умеешь?
— Как вы изволите сказать-то-сь?
— Шмандкухен!
— Это что же такое? Мне и не выговорить-то. Отродясь не слыхала.
— Ты же у немцев жила, сама говоришь!
— Так что ж, что у немцев? Я точно у немцев жила, только в нянюшках служила и у полковника тоже служила… А вы уж, матушка, это не дело требуете. Я как есть куфарка, так вы мне закажите биштек али суп — я вам изготовлю.
— Ну вот ты дрянь и изготовила!
— Это уж, матушка, не от меня, а от Бога, потому — случай такой вышел, я вам и докладываю. А только вы не дело требуете и я не знаю, как вам угодить, потому как я всегда на хороших местах жила и все были мною навсягды оченно довольны.
— Ты сколько сегодня говядины купила?
— Сколько приказывали — пять фунтов значить.
— Сколько же ты дала за неё?
— Шесть гривен, матушка. Всё равно, что на суп, то и на биштек брала.
— Да ведь ты это не филей зажарила.
— Какой это филей? Я просто, матушка, говядину зажарила.
— Что ж ты, значит, грудинку или завиток взяла?
— Я, матушка, и не знаю, что это вы только спрашиваете? Какой такой завиток? Я просто говядины спросила пять фунтов, как приказать изволили, мне и отпустили.
— Да ведь это не первый сорт!
— Доподлинно не знаю, матушка, может и первый, спорить не хочу!
— Да как же ты по двенадцать копеек заплатила, если не первый?
— Уж не взыщите, матушка, опростоволосилась! Проштрафилась на первый раз, простите!
— Ты, как видно, в кухарках-то никогда не живала, матушка! Вот оно что! А нанимаешься!
— Оно точно, что в куфарках не живала, а жила в нянюшках, да в судомойках; одначе же и в кухарках могу жить, потому мудрости тут никакой большой нету и я это всё могу. Вы только растолкуйте да покажите, а там уже не ваша забота — останетесь довольны.
Марья Ивановна в большом горе; однако — нечего делать, надо пока на время помириться и с этой, до приискания новой, более подходящей. Под вечер, убравшись у себя на кухне и перемыв посуду, кухарка просится «со двора на полчасика, не боле, потому; на фатеру надо за пожитками сбегать — сундук там оставлен. А уж вы не извольте беспокоиться, беспременно приду впору, вот и пачпорт свой вам оставляю».
Покопавшись ещё несколько времени, пока господа соснуть легли, кухарка, наконец, удаляется. Но проходит не полчаса, а целые полтора, а её всё нет, как нет. Марья Ивановна в тревоге и досаде: самовар некому поставить, сама должна уголья подкладывать и в булочную сбегать.
Проходит ночь — кухарка всё-таки не возвращается. Марья Ивановна ума никак не приложит, чтобы это значит могло? Случайно заглядывает она в буфет — хвать! — двух-трех серебряных ложек и не оказывается, нескольких салфеток и скатерти недостаёт. Бурнус [229] Верхняя женская накидка.
старый в передней на вешалке висел — и того тоже нет. Марья Ивановна взбешена, озадачена, потрясена и хочет достойным образом наказать виновную: в руках у ней, слава Богу, кухаркин паспорт остался. Вместе со своим благоверным и с этим паспортом бросается она в полицию, начинается розыск — и паспорт оказывается фальшивым, вроде таких, которые очень искусно фабрикуются в различных кабаках и в трущобах Вяземского дома по удешевлённой цене: рубль денег и полштофа крымской. А похитительницы и след давным-давно простыл.
Городские окраины, вроде Измайловского и Семёновского полков, Ямской [230] Ямской слободы
и Выборгской [231] Выборгской стороны
и тому подобных мест, где лепятся ещё, цепляясь друг за дружку покосившиеся деревянные домишки наружности весьма мизерной — все эти окраины заняты по преимуществу извозчичьими постоями. Загляните в калитку любого из этих домишек (ворота в них почти всегда на запоре) и взору вашему во внутренности двора представятся кучи навоза, грязь и лужи, да ряды сгроможденных дрожек и саней с оглоблями, поднятыми вверх, между которыми проглядывают две-три апатичные морды понурых кляч.
Хозяин таких постоев по большей частью сам извозчик, который силой каких-нибудь особых счастливых обстоятельств выбился из работников в хозяева и сам теперь содержит своих собственных работников. Нанимается к нему обыкновенно его односельцы или по знакомству переходят от других хозяев. Если же нет ни того, ни другого; если хозяин — человек «вновь», к делу непривычен, какой-нибудь отставной унтер или мещанин, то к услугам его для найма батраков является тотчас же конный сводник, маклак, коими изобилует зимняя Конная [232] Конная площадь. Подробнее о ней в очерке А.А. Бахтиарова Татарин-халатник
и почерпнуть коих весьма удобно можно в любом окрестном заведении за парой чая и преимущественно на Невском, близ Знаменья в доме Лопатина [233] Невский пр., 98
, где есть харчевня известная в барышническом мире под именем «биржи», необходимый эпитет который совершенно невозможно выразить в печати.
Такой вот конный сводник обыкновенно и подбирает батраков для нуждающегося хозяина «вновь». Обыкновенные условия найма — пять рублей в месяц, хозяйские харчи и гривенник в день на пару чая из «выездного», то есть из суммы, которую батрак выездит в течение дня; иногда из «выездного» же и харчи полагаются.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: