Николай Иваницкий - Земля Тиан

Дорогов вытер лоб платком и заглянул на лесенку.

— Тем более, значит, никаких ссор заводить с китайцами не надо.

Тенишевский замолчал, затянулся сигареткой и потрепал свою бородку.

— Павел, что за чепуха вышла с нашими револьверами? Ван рассыпал по палубе мои патроны, Лю говорит, что всему виной он, а Маруся, я сейчас вспомнил, тоже кричала, что она… Понимаешь, подскочила ко мне, когда пираты совсем насели, и давай сама себя ругать. Я, мол, во всем виновата. Что же это, целый заговор? Тайны мадридского двора?

Дорогов вспомнил о таинственном свидании, назначенном ему Марусей.

— Разберем и это, Валериан. Только давай уж завтра. Сегодня все устали, надо отдохнуть.

— Ладно, пойдем спать, — согласился Тенишевский, — только на всякий случай давай подежурим сегодня до утра по очереди.

— Не мешает, — сказал Дорогов и направился к лесенке наверх. — Так ты ложись, а я тебя часа в два разбужу.

— О'кей, — ответил Валериан Платонович.

Маруся ждала Дорогова, примостившись на треугольнике носовой палубы. Он присел рядом с ней на перила.

— Павел Александрович, — заговорила она тотчас же, — обещайте мне, что никому не скажете… и не будете сердиться.

— Что вы, Маруся, за что же мне на вас сердиться? — ответил Дорогов.

— Нет, Павел Александрович, я такую вещь скажу, что вы непременно рассердитесь. Вы лучше обещайте.

Дорогов улыбнулся.

— Ну хорошо, хорошо. Постараюсь не сердиться.

— И никому не скажете? Валериану Платоновичу тоже?

— Какая вы, Маруся… Обещаю и это. В чем же дело?

Она помолчала, как будто собираясь с силами.

— Павел Александрович, — сказала она совсем тихо, — я украла у Тени-шевского патроны.

— Вы? — вырвалось у Дорогова. — Да зачем же вы это сделали? И мой кольт тоже вы сломали?

— Ей-Богу, нет! Вот крест, ваш револьвер не трогала.

Маруся быстро перекрестилась.

— Для чего же вы? Что за дичь!

— Я боялась… Я не знаю, как вам объяснить… Вы будете сердиться…

Она волновалась и путалась, не находя нужных слов.

Дорогов смотрел на ее смущенное, растерянное лицо и начинал понимать. Сцена на корме, отодвинутая событиями, всплыла в его памяти. Нервный смех Таси, поцелуй, дерзкое лицо Тенишевского, его собственный гнев в тот момент, когда с крыши свалился Ван.

— Маруся, — спросил он, — тогда почему же вы не разрядили и мой револьвер?

Она смотрела на Дорогова широко открытыми глазами.

— Вы человек спокойный, Павел Александрович… А он мог бы… Он отчаянный…

Маруся смутилась.

— Маруся, — сказал Павел Александрович серьезно, — куда же вы дели патроны?

— Я хотела спрятать, — заторопилась она, — да не успела. Только я коробки из чемодана вынула, в это время он сам за подушкой в каюту явился. Я с перепугу их за борт уронила. А те, что в револьвере были, в середине, так на столе и забыла.

— Откуда же у Вана в руке они взялись?

— Не знаю, Павел Александрович, честное слово! И ваш револьвер не трогала. Вот крест…

Она снова перекрестилась.

— Так… — задумчиво проговорил Дорогов. — Значит, мой кольт все-таки Ван сломал.

Маруся испуганно взглянула на него.

— Г-н Ван? Разве он тоже догадался…

Дорогов спохватился, что сказал лишнее. Волновать девушек и сообщать им о всех тревожных событиях, происходивших на катере, не входило в его намерения. Он постарался тотчас же изгладить дурное впечатление.

— Ни о чем он не догадался, Маруся, а просто, видно, нечаянно.

— Нечаянно… — протянула она. — Боюсь…

— Вот что, Маруся, — снова заговорил Дорогов, — раз у нас уже такой разговор получился, я хочу вас попросить об услуге: скажите вы Тасе, чтобы она Валериана от себя отстранила. До добра эта игра не доведет.

Маруся молчала.

— Хорошо, Маруся, скажете?!

Он даже в темноте различил, что она густо покраснела.

— Павел Александрович, попросите лучше что-нибудь другое. Я с радостью все сделаю… А с Таськой говорить об этом не буду. Она обрадуется, скажет сейчас же, что ревную. Проходу мне не даст. И все равно не послушает. Придется тогда с ней подраться.

Дорогов улыбнулся.

— Зачем же драться? Скажите так, без драки.

Маруся решительно тряхнула своей густой шевелюрой.

— Не скажу, — отрезала она, — вы думаете, я кабаретная, так у меня и гордости нет? Говорите сами.

Дорогов взглянул на ее взволнованное лицо и понял остальное.

— Извините, Маруся, — сказал он мягко, — если бы я догадался раньше, что это вам неприятно, я не просил бы вас.

Они стояли некоторое время молча. Она вдруг обернулась к нему быстрым движением и заговорила.

— Вы думаете, я не знаю, почему он к Таське льнет? Доказать хочет! Таська все над ним посмеивается, вот его и заело. Вы, Павел Александрович, тоже лучше его оставьте. Не мешайте. Пусть… Докажет и бросит. Успокоится… Я хорошо его понимаю, очень хорошо. У него характера очень много. Вы его поленом по голове бейте, он все равно не отстанет от Таськи теперь.

Дорогов невольно засмеялся.

— Ну и рассуждаете же вы, Маруся! Нет уж, пусть лучше не «доказывает». Он не мальчик.

— Павел Александрович, — повторила она уже спокойнее, — оставьте его, пусть. Мне самой вот как неприятно, а я молчу… Если она ему нравится, что ж поделаешь? Оставьте… Может у них… любовь?

— Какая там любовь, — с неудовольствием поморщился Дорогов. — Безобразие одно.

— А вы думаете, нет? — оживилась она. — Просто так?

— Я Валериану безобразничать не позволю, — твердо сказал Павел Александрович. — Вы за него не просите, Маруся. Таких вещей я не терплю.

— Не позволите? — переспросила она и в голосе ее послышалось неудовольствие, даже обида. — Он вас спрашивает!

Павел Александрович внимательно посмотрел на Марусю. Ему захотелось успокоить ее. В ее грубоватых фразах ему почудилось нечто гораздо большее, чем то, что она сказала. Он пожалел, что говорил с ней так резко о Тенишев-ском.

— Не сердитесь, — сказал он, — я не хочу Валериану ничего дурного. Я тоже о нем беспокоюсь, только немного на другой лад, чем вы.

Она взглянула на него сначала исподлобья, потом улыбнулась.

— Я совсем не сержусь, Павел Александрович, я только думала, что вы на Валериана Платоновича рассердились.

Дорогов тоже улыбнулся.

— Ну вот, отлично. Идите теперь спать. Завтра с утра, наверное, станем разгружаться. Разбудят рано.

Рассветало. Солнце, еще не отряхнувшее с себя ночную дремоту, просыпалось на востоке и небо прозрачно светлело над подернутой дымкой тумана рекой. Но в тени острова вода была черной и бездонной. Зелень деревьев, перерезанная глубокими неясными тенями, неподвижно стояла в притихшем воздухе. День обещал быть на редкость жарким.

Г-н Лю разбудил Вана на заре.