Михаил Вострышев - Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Павел Петрович, подскакивая и хлопая в ладоши, закружился вокруг стола, напевая любимое:

Ельник, мой ельник,

Частый мой березняк,

Люшеньки-люли!

Но вдруг скрипнула дверь, и цесаревич тотчас замер на месте, отвернув к окну досадливое лицо. По первым же шагам догадался — вошел его адъютант Котлубицкий, преданный и добросовестный служака.

— Ваше высочество, артиллерийский полк построен и готов к стрельбам.

Павел Петрович посмотрел в окно: на плацу замерли в строю полторы сотни его солдат. Полковник Аракчеев прохаживался перед ними, ни в чем никому не давая поблажки. Вот одному солдату с размаху съездил по скуле. «Зря он так, но, с другой стороны, чтобы я мог быть добр с ними, кто-то должен быть и суров. Что ж, пора!»

Павел Петрович по-военному четко повернулся кругом и, сдерживая нетерпение, вскинув голову и не сгибая колен, громко стуча каблуками, промаршировал мимо адъютанта и по парадной лестнице спустился к плацу.

Все три роты замерли возле своих крепостных орудий. На длинные волосы, заплетенные в косы и покрытые, за неимением пудры, мукой, были натянуты треугольные шляпы. Одеты солдаты были в одноцветные, дешевого сукна панталоны, чулки и башмаки. Командиры, от сержанта до Аракчеева, держали в правой руке трости, точь-в-точь как в войске Фридриха Великого.

Поприветствовав полк, Павел Петрович стал обходить строй.

— Сжать, сжать колени!

Он то и дело легонько бил солдат тростью по ляжкам.

Другим тыкал тростью в грудь:

— На носки, на носки тяжесть!

Около одного солдата, понравившегося своей выправкой, остановился.

— Захаров?

— Так точно, ваше высочество.

— Помню, год назад у тебя тяжба была с братом из-за наследства. Я еще тверскому губернатору писал, чтобы разобрался. Уладилось?

Солдат от радости сразу и не смог ответить: о нем, о ничтожном Захарове, помнит наследник российской короны! Наконец, заикаясь, выпалил:

— Пре-премного, премного благодарен, ваше высочество.

— Так ты, наверное, отсудил у брата пустошь — и стали врагами?

— Никак нет, ваше высочество. Губернатор нас с Василием к себе позвал и велел помириться, а землю поровну поделил. На том и сошлись. Да я брату свою долю тут же и подарил. Мне она ни к чему, потому как от вашего высочества полное обеспечение имею.

— Ну и хорошо, что миром кончили.

Павел Петрович отошел от Захарова довольный, что память не изменяет даже в мелочах, и что солдаты его любят, как родного отца. Он прошел к середине плаца и легким поклоном головы дал условный знак Аракчееву: можно начинать. Аракчеев грозно закричал перестроившимся в походную колонну ротам:

— Вперед, марш!

Роты одна за другой проходили мимо цесаревича и вытянувшихся во фрунт его приближенных — заведовавшего гатчинскими судами и военным департаментом Кушелева, служившего в былые времена адъютантом у самого Фридриха Великого Дибича, верного Котлубицкого. Дибич по-немецки восторгался строем, стараясь сделать приятное Павлу Петровичу:

— О, великий Фридрих! Ты был бы рад видеть армию Павла! Она не похожа на потемкинских солдат в красных шароварах, годных лишь быть мишенью. Она верх совершенства, она выше твоей, великий Фридрих, армии!

Цесаревичу льстила похвала, хотя он понимал, что она чрезмерна. Но на немецком языке и чрезмерность казалась естественным и обычным фактом. Павел Петрович даже принялся в такт барабану постукивать ногой.

— Ровнее, ровнее, ребята! Прямо держись. Ножку, ножку тяни. И разом, разом подымай.

Вдруг третья рота, шедшая, как и положено, последней, сбила шаг. Тут же, конечно, выправилась, но Павла Петровича уже одолел гнев.

— Стой! Как ружье держишь?

В бешенстве цесаревич подбежал к солдату, вырвал ружье, вскинул себе на плечо и замер по стойке «смирно».

— Понял, болван? Скобу прижать к телу, чтобы ружье не шевелилось. Правая рука недвижима. И не как мужик с ноги на ногу переваливаться, а коленку, коленку прямо тянуть: ать-два!

Павел Петрович прошагал, для примера, метров сто. Его одинокая раскачивающаяся фигура перед застывшими ротами могла вызвать у постороннего лишь смех, но здесь не было посторонних. Наконец он вернул ружье и грубо выхватил у командира третьей роты поручика Сиверса эспантон — тупой палаш для учебной рубки, которым командиры рот, проходя мимо Павла Петровича церемониальным шагом, салютовали.

— Привыкли плясками в передней Потемкина заниматься, а правил не знаете. «Подвысь… Отпусти… В обе руки…» — Павел Петрович ловко исполнил все уставные движения и бросил эспантон под ноги провинившегося офицера. — Первая и вторая роты — по чарке водки и отдыхать, третья — приготовиться к стрельбам.

— По орудиям — марш, — скомандовал сконфуженный поручик Сивере, никогда не видевший приемной Потемкина.

— Громче, громче командовать надо. Это вам не в гвардии лоботрясничать.

Поручик Сивере, никогда не служивший в гвардии, виновато поник головой. Павел Петрович взмахом руки отстранил его от командования стрельбой, взяв этот труд на себя. Прислуга разбежалась по своим орудиям.

— Вся батарея, стройся!

Солдаты построились слева и справа за хоботами орудий, равняясь в косу.

— Изготовсь!

Нумера отвязали от лафетов банники, пальники, правила, гандшпиги и разложили на орудиях.

— Бери принадлежность!

Сивере по этой команде обнажил шпагу, нумера разобрали с орудий закрепленную за ними утварь.

— Батарея, шаржируй-шаржируй, по команде без картуза заряжай!

Поднесли ядра.

— Бань пушку!

Первые нумера поелозили банниками взад-вперед по жерлу.

— Десять! Десять раз! — в бешенстве закричал цесаревич.

Первые нумера поелозили по-уставному — до десяти раз.

— Картуз в дуло!

Все три ротные пушечки зарядили.

— Прибей картуз!

Первые нумера банниками стали подталкивать ядра. Они уперлись в дно дула у кого с двух, у кого с трех тычков, но Сивере по цепочке шепотом передал: «Помни устав!» — поэтому по ядрам долбили ровно до десяти раз.

— Наводи, ставь трубку!

Четвертые нумера навели и поставили трубки. Командиры орудий проверили.

— Залп будет!

Запалили фитили, барабанщики ударили дробь, раздался дружный выстрел из всех трех орудий.

Павлу Петровичу пришлось по душе, что залп получился общим, никто не отстал от товарищей. Гнев на третью роту улетучился, хотелось похвалить солдат, но военный устав требовал наказывать за любое нарушение порядка, и даже наследник престола должен был подчиняться этим правилам. Иначе, о какой дисциплине может идти речь! А не будет ее, и случится то же, что произошло с несчастным Людовиком во Франции, — народ взбунтуется и уничтожит законную власть. Поэтому Павел Петрович объявил: