Михаил Вострышев - Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Императрица рассмеялась: «Ну и сынок у меня — тайком ордена дает, чтобы тайком носили. Горе-богатырь! Передай Федьке: пусть где хочет, там и носит, хоть на заднице — я не буду замечать».

С тех пор Ростопчин смело привинтил орден не к внутренней, как Свечин, а к наружной стороне чашки шпаги.

— Что ты сделал? — испугался за друга Павел Петрович. — Государыня увидит — и тебе несдобровать.

— Милость вашего высочества мне так драгоценна, — придав лицу суровость, а голосу мужество, отвечал Ростопчин, — что я не в силах ее скрывать!

— Да ты себя погубишь! Глянь, Свечин на задней крышке и то с опаской носит.

— Готов погубить себя, готов хоть сейчас на каторгу, но докажу преданность вашему высочеству.

Павлу Петровичу эти гордые слова надолго врезались в память, их он вспомнил и сейчас, по дороге на гатчинскую мельницу. Ему тут же захотелось быть благодарным всем, кто предан ему или кто хотя бы не смеялся над ним, не презирал его. Но таких при дворе государыни было мало. Ростопчин — самый верный. Ах, был бы он здесь сейчас — можно было его еще чем-нибудь наградить.

Обед прошел скучно. Чтобы развеселить друзей, Павел Петрович решил под конец рассказать виденный накануне сон.

— Только я стал засыпать, как чувствую: неведомая могучая сила начинает возносить меня к небу. Стал просыпаться — опускаюсь на землю. Но только опять задремлю, как вновь возношусь.

— Но это же мой сон! — воскликнула Мария Федоровна.

— Как? — Павел Петрович всполошился. — Тебя тоже к небу?

Мария Федоровна потупилась. Неловкое молчание затянулось, и граф Ильинский решил разрядить обстановку, пошутив:

— Вероятно, ваше высочество скоро будет императором, и тогда я выиграю свой процесс с казною об имении в пять тысяч душ.

— А в чем суть дела? — заинтересовался Павел Петрович.

— Крестьяне спорят, что они испокон веков вольные, ничьи, и не желают числиться моими крепостными.

— Наверное, при мне выиграли бы. Я уверен, что всех казенных крестьян следует раздать помещикам. Возьмите хоть мою Гатчину. Я забочусь о своих крепостных, помогаю им, чем могу, и вижу, что им живется неплохо. Бедные от меня даже пенсии получают. И дальше я буду стараться улучшать их быт. А будь они вольные? Да они на здешней земле с голоду передохнут.

Все согласно повздыхали, лишь Плещеев, известный спорщик и, по слухам, масон, возразил:

— Но, ваше высочество, Россия — не Гатчина, а русские помещики — не наследники престола…

Беседа была прервана внезапным появлением возбужденного от быстрой езды гатчинского гусара-малоросса. Павел Петрович почувствовал, что он привез важное известие, извинился перед гостями и вышел с гусаром на мороз.

— Що там такое? — Павел Петрович считал нужным с каждым своим подданным говорить на его родном языке.

— Николай Зубов приихав, ваше высочество.

— А богацко их?

Цесаревич насмерть перепутался: «Неужто в крепость повезут, как отца?»

— Один, як пес, ваше высочество.

— Ну, с одним справимся.

Цесаревич снял шапку и перекрестился дрожащей рукой. И все же было странно: с чего бы сюда скакать матушкиному гонцу? Или тут подвох, хитрость?..

Николай Зубов рухнул перед цесаревичем на колени и доложил, что императрица при смерти.

Через час выехали. По дороге встретили графа Ростопчина на курьерских дрожках, других гонцов от первых вельмож России. Они пристраивались в хвост поезда Павла Петровича, и, когда подъехали к Петербургу, вереница насчитывала с полсотни экипажей.

Перед Зимним дворцом было людно — слухи из имперских покоев просачивались в город. Встречали со свечами — уже начало темнеть.

Павел Петрович впервые заявился в столицу в гатчинском наряде: мундир дешевого сукна, огромная треуголка с галуном, большие с раструбом перчатки, на ногах непомерно высокие, до паха, ботфорты, шпага привязана сзади и выставлена между фалдами кафтана, в правой руке трость.

Цесаревич, ни с кем не здороваясь, взбежал по лестнице и впервые робко ступил в спальню государыни. Спросил Рожерсона: как? Услышав, что надежды почти нет, бросил осторожный взгляд на еще живую мать, кивнул в ответ вельможам и быстрым шагом прошел в кабинет Екатерины, плотно прикрыв за собой двери.

Ему все еще казалось, что во дворце кроется подвох, что матушка вот-вот оживет и поднимет его на смех. Поэтому он решил до поры до времени сдерживать сыновние чувства, не верить в близкий конец императрицы.

Всю ночь цесаревич с супругой, великие князья и придворные провели без сна, не снимая нарядов, — ожидали последнего вздоха государыни. Через каждые два-три часа вся императорская семья входила в спальню и молча молилась. Потом опять разбредались по дворцу.

Над умирающей читали глухую исповедь.

Граф Безбородко настоял на аудиенции у Павла Петровича, после которой цесаревич заметно повеселел.

Все бумаги в кабинете Екатерины и канцелярии Платона Зубова были сложены в сундуки и опечатаны.

В пять часов утра велено было смениться дворцовому караулу без церемоний — барабан не бил, трубы не играли.

Пульс у государыни все слабел.

Большинство придворных считало, что Екатерина умерла еще накануне, но политические причины заставляют скрывать ее смерть. Между тем, государыня была в состоянии, похожем на летаргию, и скончалась лишь в десять часов вечера. Когда доктор Рожерсон оповестил об этом, граф Салтыков поднялся со стула, на котором просидел, за малыми отлучками, около полутора суток, вышел в дежурную комнату, наполненную придворными, и объявил строгим голосом — без излишнего сожаления, но и без игривости:

— Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а государь Павел I изволил взойти на родительский престол.

Вельможи бросились поздравлять Салтыкова с новым императором. Он дозволил это, а потом поманил обер-церемониймейстера Валуева и отправился вместе с ним докладывать Павлу I, что в придворной церкви все готово к присяге.

Сперва пропели: «Днесь благодать святого духа нас собра», затем: «Царю небесной» и, наконец, приступили к главному.

Первыми присягнули супруга и дети, потом по чинам и старшинству двор, начальники гражданских и военных учреждений, расположившийся возле дворца отряд гвардии, прибывшие из Гатчины офицеры и солдаты.

Не заметив в церкви графа Алексея Орлова — он за два часа до кончины государыни отбыл в свой дом отоспаться, — Павел приказал Николаю Архарову сей же момент отправляться к нему, поднять с постели и привести к присяге. Потом доложить, как поведет себя на церемонии бывший любимец Екатерины.

Первым же приказом великих князей Александра, Константина и Николая новый император произвел в полковники, и старшие братья (Николая еще не отобрали от груди) поспешили в свои полки — чинить присягу. Сам же Павел в сопровождении гатчинцев Аракчеева, Капцевича и Апрелева пошел в обход вокруг Зимнего дворца, показывая, где к утру должно соорудить пестрые караульные будки и выставить часовых.