Михаил Вострышев - Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Трощинский, хотя и бледный, но твердой походкой вошел в кабинет Павла.

— Что ты сделал?! Что ты сделал?! — закричал на него государь.

Трощинский упал на колени и в кратких словах объяснил причину своего поступка.

— Дай мне бог побольше таких людей, — со слезами на глазах обнимая его, сказал Павел.

В память этого события Трощинскому 25 апреля 1797 года были пожалованы местечко Верхняя Тишанка и село Искорец Воронежской губернии с двумя тысячами душ крестьян.

Однажды император Павел Петрович, находясь в Москве, пожелал посетить Троице-Сергиеву лавру. Митрополит Платон отправился в монастырь заранее, чтобы подготовиться к встрече. Наступил день посещения. У святых ворот лавры стояли в два ряда монахи в богатейших ризах. Тут же был и митрополит с крестом в руках. Император подъехал и вышел из экипажа. Подойдя к митрополиту, он увидел на нем ветхую крашеную ризу, вспыхнул гневом и отскочил назад. Не выслушав приветствия и не приложившись ко кресту, угрюмый Павел прошел быстрыми шагами в собор. Началось молебствие. Император оставался гневен. Бывшая с ним свита смутилась, но митрополит оставался спокоен. По окончании службы, Платон, осеняя Павла крестом, сказал: «Государь! Для встречи твоей мы облеклись в богатейшие одеяния нашей сокровищницы. На мне же видишь сейчас самое драгоценное одеяние лавры — ризу святого угодника Сергия Радонежского».

Лицо императора мгновенно просияло. Он с любопытством осматривал ризу преподобного Сергия и, долго пробыв в монастыре, возвратился в Москву в веселом расположении духа.

Убийство императора Павла I

В сражении при Сен-Готарде в 1799 году русские войска пришли в замешательство и остановились на краю крутого спуска.

— Посмотрите, как возьмут в плен вашего генерала! — закричал граф Милорадович и покатился на спине с утеса.

Войско последовало примеру своего любимого начальника.

Однажды император Павел спросил графа Ростопчина:

— Ведь Ростопчины татарского происхождения?

— Точно так, государь.

— Почему же вы не князь?

— Предок мой переселился в Россию зимой. Именитым татарам-пришельцам, явившимся летом, цари жаловали княжеское достоинство, а явившимся зимой — шубу.

Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. И тут входит в дорожном платье Вилье и видит перед собой императора. Лекарем овладел страх, а Павлом — удивление. Но император был в этот день в хорошем расположении духа и спросил Вилье, как он сюда попал.

— Извините, ваше величество, ямщик сказал, что мне здесь отведена квартира.

Послали за ямщиком.

— Он сказал о себе, что он — анператор, — оправдывался ямщик.

— Врешь, дурак, — смеясь, сказал ему Павел Петрович, — император — это я, а он — оператор.

— Извините, батюшка, — сказал ямщик, кланяясь, — я и не знал, что вас двое.

Император Павел, приехав однажды в Москву, был приятно удивлен, что народ толпами везде бегал за ним.

— Мне очень приятно, — сказал он Обольянинову, — такое проявление москвичами любви ко мне.

— Простите, ваше величество, но вряд ли это любовь, — ответил Обольянинов. — Две недели назад через Москву проводили слона, и народ также бегал за ним толпами.

Чума появилась на исходе 1770 года за Яузой, в генеральном гошпитале. Ее пробовали истребить секретно, но она все набирала силу и расползалась по городу. Сто… Двести… Пятьсот… Наконец по тысяче человек в день стала косить моровая язва. Погонщики в дегтярных рубашках железными крюками набрасывали на свои черные фуры мертвые тела (будто стог метали) и с пьяными песнями тащились мимо церквей и кладбищ к бездонным ямам и рвам на краю города.

Нищим перестали подавать. Они обирали умерших и заражались сами. Никто не решался везти в зачумленный город хлеб. Подоспел голод. Во всех дворах горели от заразы смоляные костры. Пошли пожары. Но люди не спешили на выручку к соседу, другу, брату, все сидели взаперти и ждали конца света, предвещенного Иоанном Богословом.

Но самые отчаянные (или отчаявшиеся?) пожелали дознаться, что им сулят страшные слова из толстой церковной книги, и пришли к воротам дома главнокомандующего Москвы, фельдмаршала графа Петра Салтыкова. Оказалось же, что он, убоясь заразы, укатил в свои подмосковные деревни. Хорошо, когда есть куда катить, а как некуда?.. Прибежали ко двору губернатора тайного советника Ивана Юшкова… Тоже укатил. Обер-полицмейстера бригадира Николая Бахметева… Тоже в подмосковные. Московский архиерей Амвросий был еще здесь, но, хоть натерся чесноком и ежечасно поливал себя уксусом, выйти к народу не пожелал.

И тогда ударили в набатный колокол Царской башни Кремля. Ему вторили грозным воплем сотни колоколов приходских и монастырских церквей. Народ уверовал, что настал конец, и напоследок с кольями, камнями и рогатинами бежал к Кремлю. Одни бросились в его подвалы, повыкатывали бочки с вином и на площади Ивана Великого устроили пир. Другие принялись ломать церковные и господские ворота, разорять алтари и гостиные. Не пожалели ни святынь Чудова, Данилова, Донского монастырей, ни тела своего святителя Амвросия. Начался кровавый пир, получивший в учебниках истории имя «Чумной бунт 1771 года».

Народ требовал:

— Хлеба!

— Бани и кабаки распечатать!

— Докторов и лекарей из города выгнать!

— Умерших в церквях отпевать и хоронить по-христиански!

Но ни в покоях Екатерины II, ни во всей бескрайней России не нашлось дворянина, способного помочь несчастным. Новым мессией, возвратившим москвичам надежду, любовь и саму жизнь, стал Илья Андреевич Ковылин — бывший оброчный крестьянин князя Алексея Голицына, занявшийся в Москве подрядами, выкупившийся из рабства и успевший к тридцати пяти годам сделаться владельцем нескольких кирпичных заводов на Введенских горах.

Еще недавно он с другими староверами-федосеевцами по ночам тайно собирался на молитву в крестьянских избах близ Хапиловского пруда в Преображенском. Москвичи частенько слышали от священников и богобоязненных соседей, что раскольники — чада антихристовы, что они душат младенцев, летают на шабаш и жаждут православной крови. Даже рисковые удальцы предпочитали обходить стороной проклятые церковью и государством поселения иноверцев.