Михаил Вострышев - Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

— Как у вас дерзки молодые люди! Они так смело навязываются со своими разговорами!

— Ах ты, немецкая свинья! — закричал взбешенный Щербатов. — Я — русский князь!

С этими словами он ударил своей палкой по лицу надменного немца. Окровавленного, того тотчас увезли из театра, но уже не во дворец, а в гостиницу. Зубов поспешил доложить императрице, что после столь неприятного приключения неприлично оставлять побитого князька при дворце.

Екатерина на следующий день послала через Зубова побитому немцу табакерку со своим портретом передала свое крайнее сожаление о случившимся. Князек с признательностью принял в дар табакерку и тотчас уехал на родину, намекнув Зубову, что считает его главным виновником этой истории и найдет время поквитаться с ним.

Щербатова уволили из полка и сослали на жительство в деревню, с запрещением въезжать в столицу.

По кончине Екатерины Павел вызвал Щербатова в Петербург и определил в Измайловский полк с пожалованием чинами против сверстников.

Вскоре князь Зубов отправился путешествовать по Европе, и в Берлине получил от оскорбленного князька вызов на дуэль. Считая себя не в праве драться за Щербатова, Зубов переслал вызов ему.

Император узнал об этом, и когда Щербатов попросился у него в отпуск в Берлин, приказал выдать ему на дорогу пять тысяч рублей. Когда Щербатов вернулся из заграницы, Павел при его представлении был очень доволен и спросил:

— Что, убил немецкую свинью?

— Убил, ваше величество.

Павел однажды утром срочно послал за генерал-прокурором Петром Хрисанфовичем Обольяниновым. Когда тот вошел в кабинет, то увидел, что государь в страшном гневе широкими шагами ходит по кабинету.

— Возьмите от меня вора! — выкрикнул Павел.

Обольянинов стоял в недоумении.

— Я вам говорю, сударь, возьмите от меня вора!

— Смею спросить, ваше величество, кого?

— Барона Васильева, сударь. Он украл четыре миллиона рублей.

Обольянинов начал было защищать этого славившегося честностью государственного казначея, получившего впоследствии титул графа и служившего министром финансов.

— Знаю, что вы приятель ему! — перебил Павел. — Но мне не надобно вора. Дайте мне другого государственного казначея!

— Ваше величество, извольте назначить сами, мне не на кого указать. Или, по крайней мере, дайте подумать несколько дней.

— Нечего думать, назначьте сейчас и приготовьте мой указ Сенату.

— Ваше величество, указом нельзя сделать хорошего государственного казначея.

— Как ты осмелился сказать, что мой указ не сделает государственного казначея?!

С этими словами император схватил Обольянинова за грудь и так толкнул, что тот отлетел к стене. Генерал-прокурор считал себя погибшим, губы его шептали молитву.

Но Павел опомнился и начал успокаиваться.

— Почему же вы, сударь, защищаете барона Васильева?

— Потому что я уверен, что он не способен на подлое дело.

— Но вот его отчет. Смотрите, тут недостает четырех миллионов!

Обольянинов прочитал и убедился, что действительно пропали четыре миллиона рублей.

— Ваше величество изволили справедливо заметить. Но никогда не должно осуждать обвиняемого, не спросив прежде у него объяснения. Позвольте мне сейчас съездить к нему.

— Поезжайте, и от него тотчас опять ко мне. Я с нетерпением буду ждать его объяснения.

Обольянинов отправился. Вышло, что в отчете государственного казначея были пропущены четыре миллиона на какие-то чрезвычайные расходы, которые Павел сам приказал не вносить в общий отчет, а подать о них особую записку.

— Доложите государю, — сказал Васильев, — что представил эту записку еще прежде отчета, и его величество, сказав, что прочтет ее позже, изволил при мне положить ее в шкаф в кабинете.

Обрадованный Обольянинов поскакал назад и доложил об услышанном. Павел ударил себя рукой по лбу и указал на шкаф.

— Ищите тут!

Записка была найдена, и все прояснилось к чести государственного казначея. Павлу стало весело и совестно.

— Благодарю вас Петр Хрисанфович, — что вы оправдали барона Васильева и заставили меня думать о нем, как о честном человеке. Возьмите Александровскую звезду с бриллиантами и отвезите ее Васильеву. И объявите ему, что я, сверх того, жалую ему пятьсот душ крестьян.

Изгоняя роскошь и желая приучить подданных к умеренности, император Павел назначил число кушаний по сословиям, а у служащих — по чинам. Майору определено было иметь за столом три кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и прославленный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Император, увидев его однажды, спросил:

— Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаний?

— Три, ваше императорское величество.

— А позвольте узнать, какие?

— Курица плашмя, курица ребром и курица боком, — отвечал Кульнев.

Юрий Александрович Нелединский был одним из любимейших статс-секретарей императора. Он удостоился благоволения монарха знанием дела и смелостью, с которой всегда говорил правду Павлу. Однажды Нелединский докладывал государю об отличных действиях рязанского гражданского императора Ковалинского.

— Его надобно наградить! — сказал государь. — Что делалось раньше в подобных случаях?

— Самая большая награда — орден Святой Анны 1-й степени, а меньшая — бриллиантовый перстень

— Что же мы дадим?.. Пусть решил жребий. Сделай два билета и напиши на одном — орден, а на другом — перстень.

Нелединский исполнил повеление.

— Кто же будет выбирать? — спросил Павел.

— Ваше величество. Вы — царь, и все милости должны от вас истекать.

Павел наудачу один билет, развернул его и прочитал: «Орден». Тут он на миг задумался, развернул второй билет и прочитал то же самое «орден». Император погрозил Нелединскому пальцем и с улыбкой промолвил:

— Юрий! Так ты сплутовал?.. — И поцеловав его в лоб, добавил: — Обманывай меня так всегда. Разрешаю.

Однажды, приехав в Сенат, Д.П. Трощинский увидел подписанный императором Павлом указ о новом, особенно тягостном налоге. Живо представив себе, какой ропот он произведет против горячо им любимого монарха, Трощинский не мог удержать порыва своих чувств, разорвал императорский указ и уехал домой. Здесь он приказал уложить свои драгоценности в карету, оделся в дорожное платье и стал ждать приказа отправляться в ссылку. Этого приказа, однако, не последовало. Вместо него явился посланный из дворца звать Трощинского к государю. Подобный вызов не предвещал ничего хорошего, но делать нечего — надо предстать пред грозные очи императора.