Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Сельское население уменьшилось, а городам требовалось больше продуктов вроде сельди и трески, ржи и пшеницы, пива и вина. К XV веку более тысячи кораблей с зерном покидали Данциг каждый год, чтобы не оставить без еды города Нидерландов. Выжившие во время чумы и их потомки ели лучше, одевались красивее, строили более прочные дома и имели более высокие стандарты жизни, чем предки. Прибыль вкладывали в дворцовые здания – бо́льшая часть роскошных строений Венеции или Любека, которые мы знаем, возникли как раз в результате этого бума – и великолепные произведения искусства. Любек, один из главных поставщиков таких необходимых ресурсов, как воск, пиво, зерно, сельдь, ткани и меха, продолжал получать выгоду.

«Пляска Смерти» отражает мрачную реальность, полную двусмысленности. Приезжай в город, чтобы разбогатеть, – говорит она, но переполненный, грязный город – место, где резвится Смерть. Но все же не отчаивайся: танцуй, пока можешь, и Смерть будет танцевать вместе с тобой. Это было искусство для сравнительно нового класса в Европе: образованной, повидавшей мир аудитории. Громадный фриз отражал живой опыт города, на нем танцевали жители Любека. Город, кстати, был известен карнавалами, во время которых социальная иерархия переворачивалась с ног на голову, правили нищие и дураки, а общественные представления высмеивали жадность богатых купеческих семей. Карнавальный период давал возможность появляться многочисленным пьесам и поэмам. Представления давались на любой вкус: моральные аллегории и грубый юмор – выбирай, что хочешь. Сезон карнавалов заканчивался ночным танцем и обильными возлияниями. Бургомистр и советники вели граждан по освещенным факелами улицам, мимо рядов барабанщиков, которые задавали яростный ритм.

Смерть может явиться в любую минуту; любое богатство преходяще; танцуй и делай деньги, пока можешь. Подобная неопределенность подтачивала разум горожанина. Всеми осознаваемая хрупкость города, возможно, действовала как его наиболее мощная объединяющая сила. В конце концов Любек начался как деловое предприятие и своему процветанию был обязан тем, что стал эффективной корпорацией. Его гражданский дух, выраженный в муниципальной архитектуре, церемониях Burspraken и карнавалах, привязывал людей к городским общественным предприятиям. Небольшой город с населением в 20 тысяч человек, внутри которого доминировали гильдии, представлявшие главные направления торговли и профессии: корабельщики, сапожники, оптовые торговцы сельдью, торговцы мануфактурой, купцы, плававшие в дальние страны, пекари, пивовары, портные, кузнецы и так далее. Имелись братства, в которых состояли торговцы, ходившие в Берген, Ригу, Новгород и Стокгольм. Опираясь на гильдейские здания и прочую собственность, организованные в братства, эти объединения доминировали в экономической, социальной и политической жизни города.

Чума и прочие болезни не отделяли богатых и преуспевающих от остальных, как видно по шедевру Бернта Нотке. Поэтому управлявший городом Совет никогда не становился заповедником для наследственной элиты – туда постоянно приходили новые люди, и родиться они могли где угодно. Архивы показывают, что в период с 1360 по 1406 год не случалось такого, чтобы большинство членов Совета были родственниками тех, кто уже заседал в нем ранее. И это были люди, к которым обращались «господин», и никто иной, как Карл Четвертый, глава Священной Римской империи, который посетил Любек в 1375 году [187] Ibid., 31. .

Удача улыбалась смелому; смерть отбрасывала в сторону укоренившиеся привилегии. Предприимчивые купцы, разбогатевшие на дальних рискованных поездках, могли стать бюргерами, которые отвечали за управление городом и определяли политику Ганзейской лиги, «господами» от торговли и финансов. Служба в качестве советника давала статус, и его обретали многие из семей, где раньше никогда не знали вкус власти. Многие купцы из Любека, закалившись на опасных торговых предприятиях с русскими или на Восточной Балтике, становились дипломатами, посланцами и переговорщиками на шахматной доске политики Северной Европы; некоторые вели в бой ганзейские флоты. Дело всегда находилось на первом месте. Ганза сражалась за золото и прибыль, а не за Бога и страну; ее вели в бой не короли, графы и рыцари, но купцы, городские советники и бургомистры.

Спокойный и сдержанно красивый Любек процветал, поскольку имел возможность наслать голод на Норвегию и превратить в экономические руины Фландрию или Англию. Его ремесленники богатели, поскольку Любек и его союзники были достаточно могущественны, чтобы монополизировать торговлю и взять под контроль рынки основных товаров, подавляя любое соперничество с помощью экономических средств, политических жестов или в крайнем случае силой.

Урбанизация в Европе имела собственный вкус, сильно отличавшийся от того, что наблюдалось в других, более развитых частях мира. Индийский океан долгие столетия был исполинской зоной свободной торговли. Нет, там не царили мир и идиллия – встречались пираты, случались войны из-за огромных прибылей, – но это были моря, открытые для всех торговцев, рискнувших поднять паруса, для арабов или китайцев, мусульман или буддистов, евреев или индусов. Естественно, что города пропитывались духом свободы и космополитизма, который распространялся по торговым маршрутам; религиозные, этнические и политические разделения существовали, но подчинялись требованиям большого бизнеса. Мультикультурные метрополисы Юго-Восточной Азии не были огорожены стенами в отличие от европейских городов-государств, и они имели возможности расти и показывать роскошь [188] J. Kathirithamby-Wells, ‘The Islamic City: Melaka to Jogjakarta, c .1500–1800’, Modern Asian Studies , 20:2 (1986), 333–51. .

«Во имя Господа и Прибыли» – так гласит девиз на сотнях бухгалтерских книг, принадлежащих известному итальянскому купцу Франческо Датини. Господь играл свою роль: средневековая урбанизация в Европе была тесно связана с войной, в особенности с религиозными войнами в Леванте, на Балтике и на Иберийском полуострове. Прибыль же указывала на склонность европейцев обеспечивать себе доход, уничтожая конкурентов любыми средствами. Дух свободной торговли, что царил в урбанистической сети на Индийском океане, был чужд Европе. Венеция и Генуя сходились в серии кровопролитных войн за контроль над Черным морем. Оба города верили, что имеют исключительное право повелевать на Адриатике (в случае Венеции) и в Лигурийском море (в случае Генуи), точно так же, как Ганза доминировала на Балтике, не допуская чужаков. Обе республики являлись наиболее сложно устроенными боевыми машинами на материке.