Владимир Бутенко - Честь дороже славы

«Достопочтенный барон де Верден! Вас наверняка удивит, что я пишу вам спустя три года после того, как судьбе угодно было познакомить нас, а затем обречь меня на серьезные испытания. Я ни о чем не жалею. Мне удалось спасти вас тогда в Венеции от гибели, и Матка Бозка зачтет мне это добро.

Вы бросили меня, сославшись на приказ своего командира, и больше не удосужили вниманием. А я до сих пор помню о вас…»

Зодич задохнулся от волнения, явственно представив Ядвигу, ее голос и обворожительный взгляд.

– Неправда! Я искал вас всё это время! – воскликнул он столь громко, что Пьер обеспокоенно выглянул из-за двери.

Письмо было коротким. И без обратного адреса. Намеренная недосказанность, а скорее всего, непреходящая горечь обиды, гордыня, смешанная с теплотой в душе, – вся эта сумятица чувств привела Александра в ярость. Он метался по комнате, судорожно перебирая в памяти людей, которые могли сообщить Ядвиге его парижский адрес, а стало быть, хорошо знали её. Вариантов набралось немало. Но весточка прилетела из Саксонии, и следовало бы в первую очередь искать Ядвигу там. Надеяться на удачу было наивно, но Александр почему-то поверил в чудеса…

На другой день после крещения внука Екатерина Алексеевна решила устроить «Малый стол», пригласив самых близких людей. С утра она была возбуждена, отменила приемы и, поработав в кабинете, вернулась в свои покои, чтобы подготовиться к выходу.

Личный парикмахер Иван Козлов, набравшийся мастерства за границей и приспособившийся ко вкусу августейшей клиентки, смело взялся за дело. Как скоро императрица села перед зеркалом, он распустил прядки, аккуратненько подхватил падающую волну темно-каштановых волос и опустил донизу. Длина их была столь велика, что за малым не достала до пола. Расчесывание на редкость густых волос заняло немало времени. К тому же под расческой то и дело раздавалось потрескивание и сыпались искры. И Екатерина шутила, что так можно и пожар учинить. Парикмахер умело сплетал косички, завивал раскаленными щипцами букли и, точно фокусник, неуловимыми движениями укладывал на голове царицы невысокую, с зачесами вверх, открывающую лоб прическу. Она терпеливо следила за его работой и лишь изредка делала замечания.

Когда парикмахер ушел, камер-юнгфера Анна Александровна Палакучи ловко наложила поверх волос Екатерины флеровую наколку с драгоценными камнями. Сегодня она решила нарядиться так, как в дни торжеств. Две других камер-юнгферы, Авдотья Иванова и Анна Скороходова, помогли облачиться ей в парчовое платье, с тремя орденскими звездами: Георгиевской, Андреевской и Владимирской. Не было для нее радостней праздника, чем этот, в честь внука Александра!

И странно, в душе вспыхнуло, казалось, навек утраченное материнское чувство при виде крошечного мальчика, со сморщенным личиком, такого беспомощного. Детей, рожденных ею от Орлова и Потемкина, она не знала. Младенцы были оторваны тотчас, как только появились на свет. В судьбе ее существовал лишь один сын – Павел, наследник престола. Но вот появился и у него наследник! И этот маленький «наследник наследника» совершил в душе Екатерины переворот. Она вдруг ощутила себя многолетней, перешедшей в поколение бабушек, что, впрочем, ее не огорчило, а скорее позабавило.

Обед был назначен, по обыкновению, на час пополудни.

Подчеркивая торжественность момента, императрица совершила выход, согласно заведенному при дворе ритуалу. Потемкин прибыл в ее покои заранее и успел переговорить о текущих делах.

– Батя, я читала твой рапорт, – начала императрица с похвалы своего тайного мужа. – Как скоро турецкий султан приуготовляется к новой войне с нами, то проводимые усердия на Кавказе заслуживают всяческого поощрения. Пусть ведет Якоби и далее линию, поелику это возможно. Заодно и про земледелие не забывает. Объяви ему от меня благодарность. А в своих милостях я не задержусь. Надобно вернуться к давешним планам. И Кубань укрепить подобными редутами.

– Я дал поручение штабу исследовать тамошнюю местность. А Суворову прикажу проявить усердие… Доходят до меня сведения, всемилостивейшая государыня, что ваш статс-секретарь Зорич отпускал в мой адрес нелестные высказывания. Сие, Ваше Императорское Величество, смешно и недопустимо.

– Погоди, да верно ли это? – удивленно спросила Екатерина, меняясь в лице. – Не наговор ли?

– Я могу перечислить тех особ, кто слышал словесные эскапады [26] Эскапада – выходка, выпад. сего голубчика.

– Будьте покойны. Я скажу ему. И церемониться не стану, – жестко пообещала Екатерина и, вздохнув, посветлела лицом. – Я выполняю, батя, твои желания. И очень довольна, что тебе понравился мой подарок, Осиновая роща.

– Вы балуете меня, Ваше Императорское Величество.

– Потому что, милюша, ты в моем сердце пребываешь…

– Матушка моя беспримерная, как бы хотелось мне верить в это… – с нажимом проговорил Потемкин и умолк, увидев входящих камер-юнгфер.

Выход императрицы начался. Впереди шествовал гофмаршал, за ним попарно камергеры, министры, сановники. На пять шагов впереди Екатерины печатал шаг в парадном мундире, сияющем орденами, с жезлом в руке, генерал-адъютант Григорий Потемкин. А сама она, свободная и величественная, плавно плыла по залу, чуть запрокинув голову и выпятив подбородок.

В «Зеркальном» зале, где был накрыт стол на пятьдесят персон, ее уже ждали приглашенные. И при появлении царицы все замерли, преклоняя головы. Ответила и она им своей милостливой улыбкой и остановилась, чтобы гости могли подойти к руке. Целование царской руки заняло минут пять. Каждый раз, смотря в глаза гостя, Екатерина старалась разгадать, каково истинное отношение к ней этого человека. Но проникнуть в тайник чужой души, увы, мало кому удавалось…

Наконец она заняла место во главе стола и пригласила всех за ней последовать. Потемкин сел по левую руку от императрицы, а справа, рядом с матерью, поместился великий князь. Супруга его после родов была еще слаба и старалась быть с младенцем неотлучно.

Обед, как всегда, начался со здравиц в честь Ее Императорского Величества. Потемкин чувствовал себя нездоровым и пил мало. Екатерина весело болтала, вовлекая в беседу гостей. Царские обеды и прежде отличались свободой и непринужденностью, но сегодня царило особое радушие. То и дело речи заводились о новорожденном Александре, о том, что он копия своего отца. Самодержице это было лестно, и она сияла от долгожданной радости, охотно поднимала бокалы с шампанским.

Однако с иностранными посланниками, как заметил Потемкин, держалась Екатерина чрезвычайно осторожно. И когда прусский посол Сольмс напомнил о немецких корнях императрицы, а стало быть, и долгожданного внука, она с усмешкой возразила: