Владимир Бутенко - Честь дороже славы

Несмотря на церковный праздник, полковник Шульц приказал приступить к работам. Хоперцам предстояло пилить и рубить деревья. Сколько обозревал глаз – и на севере, где урочище смыкалось с долиной речки Ташлы, и на юге, загражденном холмами, и вокруг вершины, – простирались вековые древостои. Росли здесь в изобилии буки, орехи, дубы, липы. Тесными полчищами стояли темноствольные грабы и клены. И недаром этот массив, раскинувшийся по склонам плато, был назван Черным лесом. Вблизи него, с горных вершин, начинались русла рек, в том числе Егорлыка, вдоль которого предстояло заложить еще две крепости.

Перестук топоров, гулко отдающийся в чаще, протяжное и веселое повизгивание двуручных пил, голоса переговаривающихся людей огласили вершину горы! Лесоповальные артели, созданные из рот и эскадронов, расставлены были таким образом, чтобы территория крепости расширялась равномерно. Сам Шульц, сбросив суконный мундир и оставшись в одной рубахе, пилил на пару с лекарем Карлом Петровичем. У обоих желания трудиться со всеми вместе было немало, но силенок в обрез. Однако воинственный дух и характер не позволяли им капитулировать!

Старая липа между тем поддавалась, и напил на стволе поминутно углублялся. Карл Петрович, запыхавшись, то и дело поправлял свои круглые очки. Но пред командиром не хотел показать слабости и, закусив губу, продолжал ритмично, туда-сюда двигать рукой. Наконец дерево покачнулось. Расторопно подбежавшие драгуны в несколько рук надавили на ствол. И высокая, в золотистой накидке из листьев красавица липа, прощально махнув небу верхушкой, рухнула наземь, с треском обламывя соседние деревья. Простора на поляне прибавилось.

– Не полагал, что придется мне в Кавказском краю валить лес, – добродушно признался Шульц своему соотечественнику. – А вы?

– Ja, gerr Oberst! Das Menschenleben hat vielen Überraschungen [24] – Да, господин полковник. В человеческой жизни бывает много неожиданностей ( нем. ). , – ответил лекарь со свойственной ему раздумчивостью и неожиданно по-русски добавил: – Важно то, что ты делаешь. Но еще значительней, чтобы службу исполнял хорошо… Как это по-русски… Mit Gefühl dienen… [25] – Служить с душой ( нем. ). Разрешите отлучиться в лазарет. Да и руки болят без привычки. Но свалили мы с вами эту великаншу мастерски! А я не перестаю удивляться казакам. Позавчера подстрелили сотника. Невероятно, он остался жив. И, думаю, есть шанс вернуться в строй.

Полковник в сопровождении адъютанта осмотрел участки строительства и лагерь, где ставились палатки. Вечерело. Из лесной чащобы стал наплывать туман. Шульц обошел будущую крепость по периметру, отмежеванному фортификатором. Почва здесь была несколько суглинистая, местами каменистая, а в иных местах выступали напластования желтого известняка. В любом случае, как решил Шульц, следует начать строительство с обозного сарая, конюшни и гауптвахты. Его немецкая натура требовала неукоснительной дисциплины. Необходимо возвести также дом для офицеров. А казаки и драгуны, закаленные на службе, перезимуют в землянках и палатках. Лес вокруг. Дровишек для костров предостаточно.

Приятель-хоперец ждал, пока Карл Петрович перевязывал Леонтия и давал ему пить из кружки декохт. Потом, осторожно ступая по бурьянцу, подошел к повозке, на которой покоился раненый. В сумерках лицо сотника показалось очень бледным и печальным. Он уже хотел было отступить, не тревожить собрата, но Леонтий сам его окликнул:

– Добрались, слава богу?

– Добрались! – ответил Николай и оживился. – Ну, ты как, казачок? Держисся? Держись, братка. Фершал, гляжу, дюже старается. Мудрый старичок. Он тебя поставит на ноги! А не сказывал, можно тебе ягоду-боярку? Мы когда деревья валили, набрал вдосталь. Вот принес в шапке.

Николай наклонился над повозкой, нашел в изголовье медную тарелку, из которой кормили Леонтия, и насыпал туда отвердевших на ветру ароматных ягод.

– Казаки мои работали? – спросил Леонтий.

– Всех немец заставил, – с неприязнью сообщил приятель. – С ног валимся. Хоть бы денек дал, аггел, очапаться. Как скотов, гнобит… И ты скажи, братка, пришли сюда, теплынь стояла. А теперича сырость холодная. Поганая погода. А придется здеся доживать. На тот год сулятся семьи привезти. Для того командира нашего Конона Устинова не сюда прислали, а при бабах оставили.

– То-то полк без командира.

– И слава богу. Не любит он нас. А почему? Из соседней станицы он, из Михайловской. С ними раздоры у нас из-за угодий. В турецкую войну служил Конон у Потемкина. Вот и продвинулся благодаря знакомству. А натурой Устинов злопамятен и самодур. Отец его из казаков геройством вышел в есаулы. Да и братья Конона ухи-ребята. А этот не в родню… Ну да, нехай живет, не чихает… Может, раздобыть тебе чего из провизии? Али чехоньку желаешь?

Леонтий движением головы показал, что ничего не нужно. Ему было нехорошо, но он не показывал вида. Да и отвлекался хоть как-то от постоянной жгучей боли.

– Ты приглядывай, сделай милость, за моим Айданом А то душа неспокойна… Да набери мне в гарнец воды ключевой. Тут, я слышал, солдаты говорили, под горой родник.

– Не сумливайся, братка. Как завтра отпустят, так и принесу, – повеселев, заверил Николай. – Что интересно… Леса вокруг скаженные, а тут, неподалеку, приглядели мы с казаками низину. Не дюже большая, но годная. Даст Господь, подержится погодка без дождей, вспашим и засеем. Чтоб на тот год урожай снять. Ежель подружимся с землицей, то и сердце успокоится… Ну, до завтрева. Не тужи!

– Рад стараться! – отшутился Леонтий и впервые за последние дни ощутил в душе надежду на спасение. Приход ли хоперца так повлиял на него, а может, попросту стали возвращаться силы?

Ночью туман поднялся. И Леонтий, проснувшись от холода, увидел за краем брезентовой крыши удивительной красоты небо. Полная луна стояла в зените, сияя за тонкой пеленой облачка. Такие же маленькие облака, словно раковинки из перламутра, где сплошь, где с прорехами, выложили небосвод. И между ними проступала фиолетовая бездна с огоньками звезд. Никогда прежде не видел Леонтий небо, убранное золотом и серебром. Ни малейшего движения не было в воздухе. И он, натянув на себя бурку, согревшись, долго не мог заснуть, озирая поднебесную даль. «Как жить хочется! – со спазмом в горле подумал Леонтий. – Жить не в богатстве, а как припадет. Ни на кого не обижаться, а прощать людей. Радость и невзгода идут дружка за дружкой, так устроено. Лишь бы видеть мир, слышать голоса, служить в полку или дома быть. Не разлучаться с Мерджан, матерью и сыном. Дай Господь помочи! И прости за грехи, прости за пролитую кровь… Такая участь ратников. Велел святой Георгий за землю родную стоять, потому и не поберег себя… Казаку так и положено. Увернуться сердце не позволяет!»