Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Проведя так мало времени рядом, урывками оставаясь вдвоем в здании станции Михельбойерн, где на верхнем этаже проживала семья Ганса, они послали друг другу тысячи поцелуев по почте – только так отношения обретали реальность. Ганс всегда радовался, когда во второй половине дня по воскресеньям передавали шлягеры, и надеялся, что, может статься, и Мария слышала Сару Леандер: «Я знаю, чудо случится однажды». Его беспокоила сложившаяся репутация деревенского донжуана, и он уверял Марию, что военная служба сделала его лучше. Мария, бывшая двумя годами моложе, тоже пользовалась успехом у местных поклонников. Как признавался Ганс, сама мысль о возможности потерять ее из-за какого-нибудь отвертевшегося от армии хлыща казалась ему «кражей во время светомаскировки»; он клялся Марии, что если кто-нибудь «придет и заберет у меня мою девочку, я убью его». Хотя девушка и подозревала, что сельская начальница почты из зловредности распечатывает письма Ганса над паром, а потом передает ей, Мария пока не превратилась в главный объект внимания всего небольшого австрийского села. В старости Мария признавалась, что в то время переписывалась с девятью другими молодыми солдатами. Подобно тому как и шесть поклонниц Рейнхарда, что тогда вовсе не было чем-то необычным, ведь никто не знал, какое будущее их ждет [892] Ibid, Ганс Г. к Марии Кундера, 13 April 1944; Мария к Гансу, 6 Aug. 1944; Heribert Artinger, ‘Auswertung der Feldpostbriefe des Jahres 1944 von Hans H. an Maria Kundera sowie von Maria Kundera an Hans H.’, University of Vienna, Geschichte , 2009, 9–10 and 18–19. .

После службы в России, а потом в Италии, где его 2-я парашютно-десантная дивизия в сентябре 1943 г. захватила Рим, жизнь на аэродроме в Ашерслебене казалась парню убийственно скучной, к тому же Гансу не нравились музыкальные вкусы товарищей. Молодые ветераны не очень охотно занимались черной работой по расчистке завалов, да еще под началом гражданских инженеров. В конце мая 1944 г. часть перебросили на другой аэродром под Кёльн, где Ганс грелся на солнышке и восторгался стоицизмом местного населения. Он уверял Марию, что авианалеты на Вену, которые она наблюдала с расстояния, не сравнить с тем, что на протяжении последних трех лет приходилось и приходится выносить круглые сутки жителям Среднего Рейна. Пробыл он там, впрочем, недолго. По прошествии едва ли недели всю дивизию из-под Кёльна отправили во Францию [893] UV, SF/NL 75 II, Ганс Г. к Марии Кундера, 16 Jan., 23 July and 28 Mar. 1944; Ганс Г. к Марии Кундера, 7 and 28 Mar., 13 and 19 April, 31 Jan., 19 Mar., 30 and 31 May, 1, 2, 4, 5 and 7 June 1944. .

В мае 1944 г. лейтенант Петер Штёльтен проездом остановился в Париже, прогулялся от Елисейских Полей до Монмартра, зашел в собор Парижской Богоматери и в Мулен де ла Галетт; он не отказал себе в удовольствии запить омара бургундским вином, а потом полакомиться и настоящим кофе. Штёльтен служил в Танковой учебной дивизии, только что вернувшейся на запад после участия в захвате Венгрии. Для транспортировки солдат со снаряжением понадобилось семьдесят эшелонов. Молодого человека из Берлина, стремившегося стать художником, приводили в трепет чувство стиля парижан и «мир элегантности», давным-давно испарившийся из немецких городов. Почти не потревоженные несколькими сиренами воздушной тревоги, Штёльтен и его друг Герман пятнадцать часов бродили по улицам Парижа, после чего, добравшись до отеля, рухнули на койки. Засыпая, оба повторяли название вызывавшего их восхищение города, «как солдаты в патриотическом фильме бормочут имена любимых на поле боя» [894] Irrgang, Leutnant der Wehrmacht, 173: письмо к семье, n. d.; Gordon, ‘Ist Gott Französisch?’; Torrie, ‘“Our rear area probably lived too well”‘. .

Петер Штёльтен был почти двумя годами старше Вилли Резе, который в тот момент тоже направлялся на фронт. Его часть оставила село Юрковастено, где он провел несколько спокойных месяцев, деля кровать с русской девушкой. «Было тяжело для всех, – написал он в письме дяде на следующий день. – Накануне вечером я лежал с Кларой в кровати и утешал ее, пока она не забылась тревожным сном, но, когда я целовал ее на прощанье следующим утром, она все равно плакала… Отец ее пожелал мне удачи, а мать – благословила. Такие люди, и их я должен считать врагами? Никогда».

Вилли Резе ехал в район Витебска – на участок фронта, куда ему совсем не хотелось попасть [895] Reese, Mir selber seltsam fremd , 230. .

Штёльтен и Резе начали военную службу в одно и то же время – в 1941 г. на Восточном фронте. Мотоциклиста-курьера в танковой дивизии, Штёльтена дважды забраковали из-за обострений фурункулеза, но ему удалось получить место на офицерских курсах, после чего, хорошо зарекомендовав себя, он быстро дорос от унтер-офицера до лейтенанта. В 1943 г. ему пришлось обслуживать «Голиафы» – названные так словно в насмешку маленькие гусеничные машины с грузом из взрывчатки, предназначенные для подрыва сильно укрепленных объектов. Пройдя обучение на высоко ценимом тяжелом танке «Тигр», Петер Штёльтен, несмотря на отсутствие боевого опыта, поступил в одну из элитных танковых дивизий вермахта. 316-я рота, куда определили Штёльтена, специализировалась на применении как «Голиафов», так и «Тигров». Из Парижа Штёльтена с товарищами перебросили в департамент Эр и Луар в Нормандии, где дивизия вошла в состав резервов бронетехники группы армий «Б» фельдмаршала Роммеля. Среди старых мельниц, замков и цветущей растительности Штёльтена охватывало чувство ностальгии, и что-то внутри подталкивало его достать альбом и устроиться рисовать на пленэре [896] Irrgang, Leutnant der Wehrmacht, 173: Штёльтен к родителям, 17 May 1944. .

5 июня погода буквально свирепствовала на Ла-Манше, и немцы отдали приказ об отмене дозоров воздушной и морской разведки. Потеряв в ходе морских сражений метеостанции и с ними возможность отслеживать погоду глубоко в Атлантике, они не подозревали, что скоро шторм ненадолго стихнет. И вот в черной ночи в образовавшееся «окно» потекли огромные караваны союзников с прикрытием из шести линкоров, двадцати трех крейсеров и восьмидесяти эсминцев. Успех высадки зависел от внезапности, темпов и скорости сосредоточения сил – единственный шанс захватить и удержать берега Нормандии перед лицом противодействия пятидесяти восьми дивизий вермахта, превосходящих союзников в численности и огневой мощи [897] Weinberg, A World at Arms , 676–689; Beevor, D-Day: The Battle for Normandy . .

Через двое суток после начала вторжения Петер Штёльтен уже находился в самом центре боя с британской 2-й армией за обладание Каном. Противодействуя частям британской 7-й бронетанковой дивизии в районе Байё, Танковая учебная дивизия очутилась под огнем морской и полевой артиллерии, а также под ударами массированных стай бомбардировщиков, прикрывавших участки высадки британских и американских войск. 10 июня Штёльтен рассказывал в письме родителям, как все их имущество искромсали пулеметы вражеской авиации, а сам он, небритый и в рваной форме, напоминает вожака банды грабителей. «Ответственность просто огромная. Но везде железное спокойствие», – писал он. Несмотря на три года военной службы за спиной, в крупном сражении Штёльтен участвовал впервые, и от крепости нервов таких, как он, солдат под огнем зависело, удастся ли немцам удержать рубежи. Дислоцированная к западу от танкистов 352-я пехотная дивизия не выдержала вражеского натиска, отчего в немецких порядках образовалась брешь, чем воспользовались британцы. Они осуществили фланговый маневр и на короткое время захватили село Виллер-Бокаж, прежде чем их оттуда выбросила рота тяжелых танков дивизии СС. Немецкий фронт устоял – едва устоял [898] Hastings, Overlord ; Forty, Villers-Bocage . .