Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

20 июня Штёльтен опять писал домой: «Положение по-прежнему трудное, но мы спокойны так, как бывает только на Западном фронте. У меня нет нервных случаев». В том же письме он рассказывал об участии в закончившейся неудачей контратаке, в ходе которой его машина свалилась в ров пушкой вниз, и ему пришлось стать беспомощным свидетелем того, как сгорели в танке два ближайших друга. Он упомянул и о том, как другого близкого друга «подстрелили рядом со мной» в машине пять дней назад [899] Irrgang, Leutnant der Wehrmacht, 178, n. 54: Вильгельм Штёльтен к Виктору Майер-Экхардту, 9 July 1944. .

26 июня американский 7-й корпус захватил сильно разрушенный и более непригодный к использованию порт Шербур. Но державшийся Кан – один из первых объектов высадки – препятствовал прорыву союзнических войск с Нормандского полуострова. Пока в руках немцев находились Канский канал и река Орн вместе с автодорожным узлом, они сохраняли способность удерживать оборону, лишая союзников доступа к более ровной и не столь лесистой территории, удобной для создания аэродромов. 2 июля Петер Штёльтен узнал о переброске дивизии в западном направлении для помощи в отражении натиска американцев на Сен-Ло. Сетуя на перерыв в боевых действиях и необходимость вновь превращаться из флибустьера в офицера, он старался повеселить домашних фразами с игрой слов в стиле Эрнста Юнгера: «Жизнь без волнующих впечатлений для буржуазных небуржуа [900] Обыгрывается un bourgeois / un-bourgeois ; по-французски un bourgeois – горожанин, где «un» неопределенный артикль мужского рода; в немецком «un» отрицательная приставка «не» (как часто и в английском), но пишется слитно. вроде нас сделалась невыносимой» [901] Ibid., письмо к семье, 2 July 1944; Weinberg, A World at Arms, 682–695. .

Британцы смогли выбить немцев из Кана не ранее 18 июля, а американцы взяли Сен-Ло перед лицом отчаянного противодействия Танковой учебной дивизии лишь на следующие сутки. Ограниченные рельефом местности – высокими живыми изгородями лесов и кустарников, обе стороны страдали от невозможности маневрировать и от плохой видимости. К описываемому моменту, однако, Петер Штёльтен уже покинул передовую. В начале июля его роту отозвали в тыл для переформирования и перевода в другую часть, 302-й танковый батальон. Твердо вознамерившийся вместе с товарищами героически сражаться до самого конца, Штёльтен бурно возражал против перевода, он сел на мотоцикл и поехал к полковому командиру в надежде добиться отмены «самого бессмысленного, глупого и возмутительного приказа в моей жизни». Ничего не вышло. Взбешенный еще больше, на обратном пути Штёльтен попал в аварию. «Ваш сын в полевом госпитале, к сожалению, не ранен… в результате несчастного случая», – написал он грустно и лаконично из города Ле-Ман 8 июля [902] Ibid., 179–180: к родителям, 8 July 1944. .

Глубоко подавленный из-за аварии и обеспокоенный перспективой потери левого глаза, Штёльтен боялся угодить под трибунал уже за дикую гонку на мотоцикле. Первую неделю на больничной койке в Ле-Мане он перебирал в воображении «все возможные варианты от штрафного батальона до тюрьмы и разжалования». Он уже знал, что авария наверняка помогла ему избежать смерти. Когда полковник просто выбросил бумагу с обвинениями против шального офицера в корзину, тот не обрадовался. Напротив, он рассказал своей невесте Доротее о том, как он и другие молодые офицеры, с которыми они вместе проходили обучение, оценивали военную обстановку в начале вторжения и «пришли к трезвому и простому заключению»: «Никому из нас теперь не вытащить головы из петли, и жизнь наша кончена… И вот теперь, когда ни одного из тех лейтенантов нет в живых, а “Тигры” потеряны, я знаю, что только авария… спасла меня от того, чего мы ожидали».

Штёльтен находил вынужденный перерыв в боях ужасно тяжелым испытанием, признаваясь Доротее в том, как нуждается он в товариществе, напряжении и забытьи, даруемых передовой [903] Ibid., 180: к Доротее Эренсбергер, 12 Aug. 1944. .

В то время как Штёльтен еще находился на излечении, остатки его гордой дивизии медленно, но верно перемалывались пользовавшимся огромным численным перевесом противником – в наступлении участвовало 140 000 союзнических солдат. 25 июля 2000 союзнических бомбардировщиков отправились бомбить немецкие позиции в ходе небывалой доселе демонстрации воздушного могущества на поле боя. Танковая учебная дивизия находилась прямо у них на пути. К тому моменту когда 5 августа ее потрепанные части и подразделения получили приказ отступить к Алансону на отдых и переформирование, от соединения практически ничего не осталось: из Нормандии она ушла с двадцатью боеготовыми танками. Сумев связать боями и сковать американские и британские войска на Котантенском полуострове на протяжении шести недель, остатки немецкой 7-й армии очутились в почти полном окружении в Фалезском котле.

Зрение Петеру Штёльтену в военном госпитале в Ле-Мане все-таки спасли. Приходя в себя в гостинице в Вердене, он все глубже погружался в депрессию, осаждаемый приступами чувства вины перед друзьями и не понимающий, за что он теперь воюет. 24 июля он писал Доротее, будто «мир кажется почти безынтересным, монотонно мрачным и состоящим из неописуемой смеси апатии и напряжения». Через два дня он убеждал девушку забыть его, поскольку: «Мне стыдно, что уже целую неделю я есть ничто – все что угодно, но не сила внутри… Я могу внушать тебе только презрение» [904] Ibid., 180–183: к Доротее Эренсбергер, n. d. (early-mid-Aug. 1944), 24 and 26 July 1944. .

Выход он нашел не в привычном роде деятельности – не в рисовании, – а в исступленном писании по ночам, но не дневника или воспоминаний, а драматических диалогов между тремя молодыми военнослужащими и двумя молодыми женщинами. Дав двум солдатам имена погибших друзей, Тео и Карл, а одной женщине – пленяющее жизнелюбие своей невесты Доротеи, Штёльтен заставил персонажей спорить между собой о его дилеммах. Карл имел лучшие позиции: он утверждал, будто в войне нет ни Бога, ни смысла, а солдаты просто идут на гибель, точно мухи под гигантскую мухобойку. Тео отстаивал другую точку зрения: он видел происходящее под религиозным углом зрения и настаивал на том, что солдаты погружаются в благоговейный ужас божественного таинства:

«“Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших” [905] Цитата из Книги Исайи (55:9). – Прим. науч. ред. . Все, что мы думаем и говорим, несет на себе отпечаток ограниченности человека. Однако религиозный трепет есть первый шаг за пределы мучительного опыта человеческих границ – желать постичь бесконечность, но иметь возможность познать лишь ограниченность».

В образе Ангелики Штёльтен видел Доротею: «Представь себя цветком, который растет, созревает, разбрасывает семена, чахнет и уходит обратно в землю». Стоит ли удивляться, что именно любовь к жизни Ангелики выводит трех молодых солдат из темноты и заставляет самого рассудительного из них, Михаэля, возносить страстную молитву за преображающие свойства любви человека. Только любовь в состоянии вырваться из бренной и смертной оболочки человеческого тела. «Любовь! Она есть желание союза с лучшим и воля раствориться в прекрасном. В этом чувстве и воле мы хотим научиться преодолевать мир, как Эмпедокл» [906] Ibid., 182–192. .