Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Насколько эффективны были эти попытки мобилизовать общественное мнение? В 1543 году английский посол в Париже сообщил, что подданные французского короля «сплетничают не только здесь, но и повсюду в его владениях» [177] Potter, Renaissance France at War , p. 267. . Нужно учитывать, что посол был представителем враждебной страны и вряд ли беспристрастным свидетелем. На самом деле, в этот период страна была невероятно сплочена. Во всяком случае, об этом можно судить по публикациям того периода. Анонимный парижский летописец составил повествование о событиях, основанное на документах, находящихся в открытом доступе. Он верит этим документам и выступает настоящим конформистом, пытается понять и оправдать правителей. Даже те, кто имели более привилегированный доступ, описывали события как настоящие патриоты. Такие авторы, как Жан Буше, который написал подробные отчеты о военных кампаниях, твердо возлагали ответственность за войну на врагов короля. Гийом Парадин оправдал войну 1542 года, назвав ее следствием предательства императора, даже возложив на Карла ответственность за смерть дофина в 1536 году, «отравленного неслыханной злобой императора». Отголоски можно найти даже в «Гаргантюа и Пантагрюэле» Рабле, а именно в нечестном пасквиле на Пихрохоле, правителя, который считает себя новым Александром.

Попытки представить королевскую политику и военные события в позитивном ключе в целом были хорошо восприняты, гораздо опаснее было оставлять людей без информации, с чем французская корона столкнулась после битвы при Павии в 1525 году. Известие о поражении и захвате Франциска I было передано местным управленцам письмом. Публике же ничего не рассказали. Неудивительно, что тут же появились слухи о том, что поражение означало «проигрыш в войне и разрушение королевства» [178] Там же, с. 277. .

В Нидерландах усилия по формированию патриотической идентичности посредством новостей не увенчались успехом. Семнадцать провинций, объединенных Карлом V, никогда не были нацией, а присоединение последних независимых территорий было завершено лишь в 1543 году с подчинением герцога Гелдерланда. Каждая из провинций тщательно поддерживала свои собственные отношения с императором, который был графом Фландрии, герцогом Брабантским, лордом Голландии и т. д. Таким образом, было непросто продвигать идею общего дела против общего врага. Это в особенности касалось южных франкоговорящих земель. Когда в 1513 году город пал перед англичанами, Генрих VIII описал город так: «…неисправимые и плохо воспитанные люди, сочиняющие фарсы, баллады и песни о своих соседях» [179] Gunn, Grummitt and Cool, War, State and Society, p. 263. .

Известно, что голландцы не были склонны помогать соседним общинам, которые могли стать их коммерческими соперниками, во время войны. Сбор средств для продолжения войны с Францией предоставил императору Карлу возможность убедить своих подданных из Нидерландов, что они должны вспомнить о своем долге «защищать свое отечество» [180] Steven Gunn, ‘War and Identity in the Habsburg Netherlands’, in Stein and Pollman (eds), Networks, Regions and Nations , p. 160. . Однако одних слов было недостаточно, чтобы создать единство нации там, где его раньше не было. Книги, в которых изображены торжества и сцены въезда в Антверпен сына Карла, Филиппа, в 1549 году, спустя годы комментировали как свидетельство неуместной экстравагантности. В периоды опасности Нидерланды выступали единым фронтом. Поражение вражеского генерала во время войны императора с герцогом Гелдерландом в 1542 году праздновалось на всей территории. Однако истинное чувство национальной принадлежности появляется лишь во второй половине столетия, когда эта нация выступит против иностранных угнетателей [181] Alastair Duke, ‘From King and Country to King or Country? Loyalty and Treason in the Revolt of the Netherlands’, in his Reformation and Revolt in the Low Countries (London: Hambledon, 1990), pp. 175-97. .

Периоды войны неизбежно вызывали сильные эмоции. Публикуя в основном патриотические новости, издатели брошюр отражали надежды своих читателей. Беспристрастного анализа реальной обстановки в прессе не стоило ожидать, даже если бы это было разрешено. К этому времени в большинстве государств Европы были свои способы контроля над прессой, направленные на предотвращение распространения не одобренных текстов. После протестантской Реформации эти системы проверки перед публикацией (скорее теоретические, чем практические) были усилены суровыми наказаниями. Издатели знали, что им нужно действовать осторожно. Но было бы неправильно приписывать исключительно лояльный тон новостных брошюр в первую очередь цензуре. Хотя французская пресса тщательно регулировалась, большинство типографий охотно выпускли патриотическую литературу. В тумане войны стало невозможно узнать истинное положение дел из новостных публикаций. Те, кому нужна была более точная информация, например продавцы с партиями товаров в пути, продолжали охранять свои собственные конфиденциальные средства связи.

Непрекращающаяся война XVI века спровоцировала расширение государственного аппарата. Армии становились больше, военные кампании — длиннее, а оборонительные укрепления — сложнее. Все это требовало развития разветвленной бюрократии и привлечения еще большего количества денег. Правители Европы понимали, что постоянное взимание денежных пожертвований от находящихся в тяжелом положении граждан требует объяснения и определенной степени убеждения. Это было общество, которое все еще верило в то, что король, как и другие великие лорды, должен жить за счет доходов со своих земель. И хотя это уже было не так, более практичного объяснения еще не придумали, и граждане должны были регулярно отдавать часть своего дохода для поддержки государственного аппарата.

В XVI веке дела правительства все чаще освещались в прессе. Печатные указы, законы и прокламации были призваны информировать граждан о новых обязательствах и постановлениях, собирать деньги, требовать повиновения и предупреждать о беспорядках. Но у них также была важная новостная функция. Чтобы побудить граждан добровольно платить налоги, государственные органы часто предлагали довольно подробные объяснения того, почему возникла необходимость введения новых сборов.

То же самое и с регулированием преступности или торговли. Сведения о намерениях часто излагались в преамбуле к печатному указу, а далее следовал очень подробный и откровенный отчет о процессе принятия того или иного решения.

Информационные брошюры, конечно, были популярны, но большинство людей, не относящихся к политической и коммерческой элите, не были затронуты описываемыми событиями. Закон, напротив, предъявлял требования ко всем, поэтому должен был быть широко известен. В государствах Западной Европы информацию о приказах короля приходилось доводить до сведения рассредоточенного населения. Во Франции монархия сознательно использовала систему налогообложения для обоснования своих внешнеполитических целей.