Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

В настоящие бани мужчины и женщины заходили с разных сторон – сначала они раздельно очищали тела от грязи в жарких парильнях, затем перемещались в теплые мыльни, где натирались мазями, стриглись и удаляли ненужные волосы; потом шествовали в просторную, проветриваемую залу – общую купальню – там забирались в ароматную воду, купаясь и нежась, вели беседы, отдыхали, выпивали, закусывали. Сами купели отличались разнообразием форм: и устроенные в полу как бассейн, и длинные емкости сразу для тридцати шести людей, и кадки на двоих – круглые либо овальные, разделенные занавесками, а порой и без них. Столы варьировались в зависимости от формы купели, чаше всего их заменяли широкие доски. Без лежаков за перегородками или кроватей бани никак не мыслились, поскольку разморенные горожане любили вздремнуть часок-другой после омовения, вин и яств; те, кто желали уединиться, просто закрывали балдахин кровати или дверцу перегородки. Нередко купальщиков развлекали музыканты, на полу залы, дожидаясь хозяев, спали собаки, хорошенькие девушки приносили напитки и кушанья. Числились они как мойщицы или прачки, продажными девками как лупы (работницы лупанаров) не считались, но могли растереть мужчинам тело и закрыться с ними за балдахином – полагалось верить, что ничего блудного там не происходило. Банщики шныряли среди купальщиков, подливая горячую воду в купели или подкладывая дрова в печи парилен; если требовалось, то пускали кровь или вырезали болячки. Уединяться с дамами им запрещалось, но за нескромные взгляды закон их не наказывал. Ревнивые мужья частенько избивали банщиков даже без вины, и те называли свой труд самым неблагодарным из неблагодарных. Женщин-банщиц, в отличие от мужчин, презирали за подобное ремесло и обзывали их своднями, поэтому только старухи соглашались работать банщицами в женские дни.

И купальни в роскошных мраморных палатах, и злачные полутемные мыльни в срубах, и даже домишки с веником над входом к лупанарам не приравнивались, какие бы услуги ни предоставляли: от посетителей требовалось не нарушать спокойствия соседей, не кричать как в трактире и не шуметь за балдахином. Плата бралась за час, за день или за ночь – с началом вечернего часа Любви купальные дома превращались в гостиницы для путников, в основном для одиноких мужчин, а кто после полуночи попадался городской страже на улицах, тех сажали до суда в тюрьму. Приличные дамы без сопровождения защитников не показывались на улицах после заката, но прийти с наступлением темноты в баню и не подумали бы – если женщина приходила туда ночью или в мужской день, то ее жалобы о насилии власти отклоняли.

Что до дневного времени, то из-за обилия удовольствий горожане обожали посещать бани: там даже справляли свадьбы или другие торжества – и тогда одни гости в нарядном убранстве пировали за столом, другие, избавившись от одежды, нежились в теплой водице. Дамы, если не мыли волосы, то не меняли в бане уличный головной убор на тюрбан из полотенца. Замужние особы и здесь не могли показывать чужим мужчинам свои волосы, а демонстрация тела в бане, по мнению Экклесии, грехом не являлась, поэтому женщины решали сами: раздеваться им почти догола, быть в сорочке, простыне или банном платье. Порой и в парильне можно было встретить нагую особу в дорогом эскоффионе и вуали – так она заодно чистила свой головной убор. Не снимали и драгоценностей из страха их кражи. Мужчины по купальной зале, как правило, ходили в набедренной повязке; если не желали мочить волосы, то прятали их под чалму. Среди них тоже встречались щеголи, не пожелавшие расстаться с затейливой шляпой, кинжалом или цепью. Медиана, день меркурия, день сатурна и благодарение являлись днями общего посещения, по дням солнца и марса в купальные дома ходили только мужчины, по дням луны и венеры – только женщины. В день юпитера бани закрывались до ночи на чистку и не работали. Незамужним девушкам посещать купальные заведения в общие дни дозволялось законом, но порицалось Экклесией и общественностью.

Слава некоторых бань была самая дурная – кроме едва прикрытого разврата, хозяева могли пустить туда мужчин и в женские дни с условием, что те не покажут срама. Плата за омовение без угощений в таких банях составляла для дам всего один медяк, мужчины же платили за вход в женский день тридцать шесть регнов. Поговаривали также, что во многих банях были скрытые комнаты для любителей подсматривать, но правда ли это точно не знали – закон грозил за это строгими наказаниями, вплоть до ослепления. И нечестивого владельца бани для устрашения прочих могли разорить, покалечить или даже казнить насмерть. Несколько городских стражников всегда прохаживались неподалеку от бань, одним своим видом предостерегая от преступлений и непотребств.

Не обделяла городская стража вниманием и питейные дома. Пивные закрывались с наступлением ночи – с началом часа Целомудрия, а трактиры работали до утра, но после полуночи их покидали на свой страх и удачу. Закон «О запрете блужданий в будни с полуночи и до утреннего колокола» работал на руку как властям, так и трактирщикам. Если засидевшийся пьяница не имел средств заказывать «веселый хлеб», то выбирал: или за дверь, или общая спальня, где на кровать могли свалить сколько угодно забулдыг. Постоялый двор, по сути, тот же трактир, располагал конюшней и не менее чем двенадцатью спальнями – о чем гордо заявляла метла над входом. В заведении Мамаши Агны, например, столько комнат и имелось: четыре клетушки на первом этаже и восемь на втором; в них от широкой кровати и до стены оставалось столько же места, как и в спальне Маргариты, – ровно два шага.

________________

Вынужденная беречь ногу и меньше ходить, Маргарита всю вторую триаду Нестяжания, все шестнадцать дней, провела в тиши своей спальни. Она дремала, грезила о чудесах и изредка прерывала приятное ей ленное времяпровождение несложной работой, такой как починка одежды или вязание. Простыни пришлось стирать тетке Клементине, за что, каждый раз принося племяннице еду, тетка гневно блестела глазами в ее сторону.

Новостями Маргариту развлекали братья и дядя. Синоли поведал конец истории о Блаженном: после наведения порядка на площади, уже мертвого бродягу повесили, прикрыв его срам набедренной повязкой. Всех висельников сняли утром, а тот еще три дня болтался в петле. Кто-то даже принес цветы на эшафот. Когда подношений прибавилось, стражники встали у эшафота, цветы выбросили. Чудеса на этом не кончились: Брат Амадей из храма Благодарения забрал тело, освободил душу нищего от плоти и похоронил его кости на храмовом кладбище. Почему он так сделал, никто не знал, но почтение в Элладанне к этому праведнику, заслужившему прозвище Святой, было таким высоким, что горожане побаивались донимать его расспросами. Ходили слухи, что сам Альдриан Красивый смилостивился после беседы с братом Амадеем и подарил душе Блаженного достойное меридианца успокоение. На нудного судебного глашатая милость герцога не пролилась – его разжаловали и запороли до полусмерти в Меркуриалий. За незакрепленную веревку Эцылю Гиммаку на год урезали жалование. Кроме того, к палачам прилепился стишок: