Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

В храме алтарный крест устанавливался ровно под центром шатра Сатурна, с потолка к нему спускалась лампада. Из-за пирамидальных шатров, направляющих силы в Небеса, Бог лучше слышал людские молитвы, посылал в ответ через распятие свое благословление и тем самым освящал дары стихий. Маленькие светильники, ограничивая стихии в пределах алтарного стола, горели на всех восьми его углах. Алтарь же убирался богато вышитым покрывалом с изображениями плодов, лозы, цветов и кротких тварей. Покрывало символизировало цветущую Гео. На севере, за алтарным крестом, располагалась источающая благовонный дымок курительница, знаменуя встречу Огня и Воздуха. Священник, проводящий ритуал, дышал ароматными маслами, помогающими ему отрешиться и мысленно приблизиться к Богу. На востоке, на встрече Воздуха и Воды, помещалась чаша с пилулами (горькими шариками из муки, трав и сока священного мака), на западе, на встрече Земли и Огня, стояла чаша с медовым сладким вином, на юге – жертвенная чаша, в какую прихожане клали монеты, подавая на Священную войну, распространение веры и спасение мира. У жертвенной чаши, где сейчас лежали восемь регнов, как раз находились жених с невестой. Пилулами и вином «приобщались к телу Экклесии», очищая душу от скверны; деньги же соединяли в себе мирские горести и радости, пот и труд, – то есть символизировали встречу Воды и Земли.

На фресках в шатре Сатурна кружили четыре ангела с дарами стихий. Всего этих крылатых созданий, защитников человеческой плоти, было тридцать шесть, и они исполняли шесть Божьих замыслов. Четверка с дарами, ангел с шатра Венеры и тот, кого рисовали в виде белых крыльев за Пресвятой Меридианской Праматерью, – они служили тайному, скрытому даже от них самих Божьему замыслу. Ангел-воин в шатре Марса изображался с копьем, предупреждая, что на исповеди лгать нельзя. С шатра Меркурия прихожан встречал ангел-творец с лирой. Остальные двадцать восемь ангелов с шатра Юпитера служили пяти другим Божьим замыслам: ангелы-цари хранили инсигнии власти, воины – оружие, творцы – музыкальные инструменты, мученики улыбались, ангелы-проповедники хмурились.

В храме Благодарения Маргарита впервые приобщалась, чтобы окончательно стать меридианкой, после чего бороться вместе с другими верующими за спасение их планеты Гео – за то, чтобы не дать Солнцу и Луне столкнуться. Для этого нужно было следовать указаниям часов и календаря, не грешить определенными Пороками, а явить миру их противоположности, Добродетели. Кроме спасения мира надо было помочь собственной душе – избавить ее от Ада, особенно от Пекла, постараться сберечь свои Добродетели и не дать им перерасти в Пороки. В награду за усилия душу ждал Рай, где она либо парила бы облаком в небесном океане, ожидая скорого перерождения, либо блаженствовала в Элизии – на островах из розовой закатной дымки, среди ярких птиц и сочных плодов. Души покидали Элизий, когда сами желали вернуться на землю. По-настоящему праведные люди, победившие Пороки и ушедшие из жизни с четырьмя Добродетелями, становились частью Божьего света, больше не перерождались и познавали совершенное счастье. Девятилетняя Маргарита всем сердцем желала спасти Гео, оттолкнуть Луну как можно дальше от своей планеты и притянуть Солнце, поэтому в исповедальне она с огромной радостью впервые покаялась в многочисленных грехах, прочитала клятву и в конце получила первую пилулу. Девочка не скривилась от горечи, сдержала себя, и ей дали ложку приторно-сладкого вина.

«После горестей тому, кто стойко их перенесет, всегда полагается награда, – сказал девятилетней Маргарите священник, который ее приобщал. – А тем, кто не может вытерпеть горечь пилулы, сладкое вино не положено – так и в жизни будет».

Сладкая смесь из четырех вин, с медом и специями, дарила силу плоти, являлась лекарством, чудесным эликсиром для поддержания здоровья. Пилула не заменяла исповеди, но очищала душу, избавляла ее от незначительных грешков, что человек то и дело творил по воле случая, иначе в душе, подобно червям в дереве, заводились лярвы – пиявки, сосущие силы из плоти и размягчающие разум. После принятия горького шарика чувствовалась легкость в теле и кратковременная радость, где-то на триаду часа, словно душа и впрямь воспаряла, поэтому приобщаться люди любили, тем более что можно было пожертвовать любую сумму, хоть четвертак, а потом сделать запись в храмовой книге с указанием суммы жертвы. Священники всегда строго вели учет полученных ими средств, ведь храм оставлял себе лишь половину – всё остальное уходило в Святую Землю Мери́диан на нужды Священной войны или на распространение веры среди язычников.

Еще раньше, чем Маргарита впервые приобщилась, она вместе с дядюшкой Жолем в этом же храме единила Филиппа с Богом. Вполуха слушая молебен, невеста скосила глаза влево на дверь, спрятавшую розовый сад, в каком она побывала благодаря тому событию. Тогда Филипп, которому исполнилось четыре с половиной года, очень боялся первого и главного ритуала в жизни меридианца. Маргарита твердила братику, что ничего с ним не случится, что на дворе еще жаркое лиисемское лето – и ему повезло, что он родился зимой, а не как она – весной, и поэтому мерзла во время своего таинства. Филипп дрожал, точно заяц, у дверей залы под шатром Венеры, и его не успокаивало даже то, что с ним зайдут внутрь Маргарита и дядюшка Жоль.

После возраста Единения, четырех с половиной лет, ребенка ночью, в новолуние, впервые отводили в храм, до того же, не менее чем за полгода, записывались на ритуал, поскольку храм должен был подготовиться заранее – иметь достаточный запас божьей крови. Приглашали в помещение для единения по одной семье, другие ожидали на улице. Родители или те, кто их заменял, заводили ребенка, раздевали его донага и навсегда оставляли там старую одежду в жертву приютам. В единитной зале храма Благодарения по всему периметру шла колоннада: темная, подсвеченная изнутри тусклыми лампадами и задымленная из-за курительниц. Маргарита пошла за колоннадой налево, дядюшка Жоль – направо: они наблюдали за Филиппом и подбадривали его. Мальчик направился прямо, вдоль маленьких огоньков, к прямоугольной купели в полу. Он спустился в воду, нырнул туда с головой и вышел с другой стороны к круглому черному шатру под пирамидой потолка. Внутри шатра Филипп встал среди четырех алтарей и четырех священников, скрывших головы под капюшонами, а лица – под «масками света» (масками в виде слияния золотого солнца с серебряным полумесяцем). Мальчику прежде всего нарисовали прозрачным маслом острие стрелы на лбу, руках и соединенных ногах, а на груди крестик, в центр какого нанесли капельку крови Божьего Сына. Потом Филипп опустился на колени и сложил руки на груди, защищая эту капельку. Священник, который находился на северо-востоке от ребенка, подал пустую чашу тому, кто стоял на юго-востоке – и тот наполнил ее водой. Священник с юго-запада добавил в воду масел, священник с северо-запада поджог это масло и вернул чашу на северо-восток. После чего горящую огнем воду вылили на голову Филиппа, но она чудесным образом не причинила ему ни малейшего вреда. Когда же мальчик встал, то увидел, что капелька божьей крови успела раствориться в нем и исчезла без следа. Далее его объявили единым с Богом, он впервые в жизни перечеркнул большим пальцем грудь в месте ранее нарисованного крестика и покинул шатер с другой стороны. По дорожке вдоль огней осчастливленный Филипп вышел за колоннаду, где Маргарита и дядюшка Жоль одели его в новое платье, вместе с ним удались через другую дверь в темный сад, сладко благоухавший розами, и уже из него попали в молитвенную залу храма. С тех пор животное естество плоти Филиппа усмирил крест стихий, сам он получил крошечную частичку Бога – она помогала плоти стать мудрее и совершеннее; душа же питалась из плоти и тоже становилась лучше, как и разумение, и совесть человека, и тяга к добрым деяниям. Кроме щедрого дара от Божьего Сына Филипп получил право на могильный камень с крестом, а в девять лет мог «приобщиться к телу Экклесии», то есть разделить с духовенством борьбу за спасение мира.