Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

– Брат Амадей наш очень хороший друг, – кивнула Марлена. – Некогда, как и многим другим, он помог мне и брату.

– Да, всё так, – подтвердил Иам. – Мы бежали из графства Хаэрдмах из-за Лодэтского Дьявола пять лет назад, а теперь наш край – это не Бронтая, а его земли! Отец был изобретателем и зодчим – он решил поискать заказы в Лиисеме, но по прибытии сюда умер от желудочной хвори. Мы же с сестрой остались сиротами в незнакомом городе. Совсем не знали орензского языка… К тому же владелец постоялого двора вышвырнул нас на улицу и всё наше себе забрал. Я тогда с голоду украл хлеб на этом самом рынке, но меня словили, – и за кражу буханки за четвертак решили пробить мне гвоздем руку. Брат Амадей, к счастью, увидел это и спас меня – он уговорил пекаря не губить того, кто еще не достиг возраста Послушания. С такой отметиной на руке от гвоздя всю жизнь будешь маяться – никто тебя на работу не возьмет, – выходит, пекарь толкнет меня на путь преступлений, возможно, и убийств, – беззаботно улыбался Иам. – Бог же спросит за это и с пекаря, который не явил милосердия. Так меня отпустили. Потом мы разговорились с братом Амадеем – он отлично говорит по-бронтаянски. Еще брат Амадей убедил владельца постоялого двора вернуть нам по-хорошему все вещи и деньги. На них он пристроил нас в монастырскую школу при приюте Святого Эллы, где мы выучили орензский, грамоту и кучу псалмов… Сестра даже монашкой хотела стать, – засмеялся Иам.

– Да… – вздохнула Марлена, – хотела. Пойдем в храм, жених, – нежно погладила она брата по руке и снова вздохнула, как бы говоря: «Глупенький малыш».

После того как за Иамом и Марленой закрылись врата храма, Раоль Роннак сказал Жолю Ботно:

– Ты это… деньги мне щас давай… Не тревожься, я их при тебе отдам жениху, только пересчитать надобно… Иам не хотел, чтобы его сестра видела… И оплата венчания тоже с тебя – еще восемь регнов к двум сотням.

Маргарита вымученно улыбалась братьям и подруге, стараясь не разреветься, пока Раоль Роннак унизительно долго, сбиваясь и начиная заново, пересчитывал монеты из кошелька, а дядя Жоль, пожалел, что не поменял четвертаки на крупные деньги. Приданое Маргариты состояло из выручки за стирку простыней, какую тетка Клементина складывала в копилку «на черный день». Очередным таким «черным днем» стало венчание ее племянницы.

Наконец Раоль пересчитал приданое и, оставшись довольным, ушел в храм. За ним по ступенькам стали подниматься Синоли, Беати и Филипп. Дядя Жоль тем временем положил что-то в мешок Маргариты.

– Там, в кошелечке, тридцать регнов, – пояснил он. – Небогато, но на всякой случай…

Маргарита крепко обняла своего дядюшку.

– Может, поотменяем всё? – вытирая глаз, спросил он. – А то, как от чумного ковру, от тебя избавляемся… Еще и допло́чиваем, чтоб его снесли с дому. Хуже́е я не торговал, а я мастер отпущать в убыток – знаю, что говорю…

Невеста вспомнила лицо Оливи и помотала головой.

________________

Церемония проходила на меридианском языке. Половину триады часа или двенадцать минут, пока длился ритуал венчания, Маргарита, находясь по правую руку Иама, думала о чем угодно, только не о нем. Сначала она рассматривала брата Амадея, вернее, его красивую, шитую золотом мантию с меридианскими звездами – такими же восьмиконечными, как символ Орензы, но со стрелочками на концах. Крест со стрелами являлся святым знаком мирян и воинов, символом четырех сторон света; священники же носили звезду – восемь сторон света.

В тринадцать с половиной лет, в возрасте Послушания, вольные мужчины Меридеи, имевшие родовое имя, избирали свой дальнейший путь: духовный, мирской или воинский. Но незаконнорожденные не имели права подать в суд, учиться в университете или семинарии, представлять мирской закон, владеть землей, заниматься ремеслом или торговлей, – такие мужчины, как правило, сироты из приюта, мечтали пойти по воинскому пути, какой мог дать им средства на достойную жизнь и имущественные права. Девушкам оставалось надеяться на выгодное замужество. Еще хуже для свободного человека было родиться преступнорожденным: быть плодом преступного женского прелюбодеяния, – таким людям, ко всему прочему, запрещалось венчаться, а их дети становились незаконными или снова преступными. По мнению Экклесии, преступнорожденные люди были обязаны хранить целомудрие и тем самым платить за грехи своих матерей; священник же отказывался исполнять таинство венчания, если имел сомнения. Все подброшенные к приютам дети считались преступными, в иных случаях ребенка принимал туда священник, хорошо знакомый с семьей. Преступнорожденного мужчину чаще всего ждал удел «чернорабочей босоты»; несчастливцы пополняли ряды бродяг, бандитов, воров; девушки с малолетства продавали свое тело. Большой удачей для преступнорожденного считалось стать, с милости аристократа, лично зависимым землеробом.

Несвободные, лично зависимые, землеробы относились к четвертому, низшему сословию среди мирян, обладавшему чуть большим числом прав, чем бесправные бродяги. Из-за того, что деревни всегда располагались у лесов да за дикарство сохранившихся в них со времен язычества обычаев, горожане, подразумевая невежество, надменно называли землеробов «сильванами», а их жен или дочерей – «сильванками», то есть почитателями Сильвана – лесного бога древних людей, рожденного от козла, последней черни и отброса среди других богов. Жители деревень не знали о таком боге, слово «сильва́нин» им нравилось, а «землероб» не очень – так что они не возражали и сами так себя величали. Землеробы не имели родовых имен, поэтому нуждались в покровительстве: аристократы позволяли им работать на своих полях, забирая часть урожая, женили их и судили. Продать, подарить или передать людей, словно рабов, было нельзя – только вместе с землей и только другому аристократу. Добровольно несвободные землеробы не могли покидать своих поселений; если же сильванки выходили замуж за свободного человека или за землероба другого господина, то платили за открепление от земли. Супружество между вольной женщиной и несвободным землеробом не дозволялось, их дети опять же не получали имени. «Право первой ночи» Экклесия признавала, но проповедники всё чаще порицали эту древнюю традицию и призывали хозяев землеробов добровольно от нее отказаться. Сильване могли получить свободу в награду от господина и тогда, если продолжали пользоваться его землей, платили одни денежные подати, не трудовые. Самым простым путем получения отпускной грамоты являлась почетная воинская служба, поскольку среди воинов несвободных людей быть не могло. На воина не распространялась власть мирского суда, жена воина и ее дети от прошлого супружества получали права свободного человека без дополнительных выплат, вдовы и сироты содержались из средств господина, да и воинской службой мужчины Меридеи очень гордились.