Рина Оре - Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

Вызывали демонов в мир из Ада ведьмы. Демоны могли творить чудеса и всегда отбивали свои услуги сторицей. Возвращаться в Ад они не желали – вызванные раз, ходили среди людей, питаясь их душами. За неимением людских жертв, они вселялись в волков, кусали путников и делали из тех оборотней. Если в колодцах отравлялась вода, падал скот или страшные недуги охватывали целую деревню, то люди понимали: где-то рядом колдует ведьма и недавно она вызвала нечистую силу. Тогда ведьму искали, а обнаружив ее, сжигали, чтобы она прекратила вызывать демонов и губить души. Экклесия наказывала и тех, кто обращался за услугами к ведьмам, колдунам или поклонялся Дьяволу, – последних отлучали от веры, что на деле означало жесточайшие казни, например: свежевание; при сомнениях вызывали на Божий Суд, дабы сам Создатель решал: желает ли он отправить грешников в Пекло или же они невиновны в колдовстве, обмануты и должны жить. Но, как бы то ни было, любая ворожба вела к преждевременной утрате души. Еще поговаривали, что демон мог вселиться в бездушную плоть, – такой человек с демонской душой не веровал в Бога, отличался крайней жестокостью и колдовал, продолжая вызывать своих собратьев в мир людей. Лодэтский Дьявол казался Маргарите именно таким: кровожадным, утратившим веру да с серебряными зубами, возникшими у него путем колдовства, и никак иначе.

________________

В день юпитера, утром сорок третьего дня Кротости, Маргарита, одетая столь же благопристойно, как и на венчании брата, робко входила в храм Благодарения. Она побаивалась общаться с тем, кто нравственно безупречен, страшилась сказать глупость и не понравиться праведнику. Не зря люди предпочитали не донимать Святого расспросами, когда не понимали его поступков, – они не желали явить свое невежество, низменность помыслов и пасть в его глазах. Несмотря на воспоминание о ласковых черных глазах, Маргарита считала брата Амадея строгим в суждениях и оценках: ведь сам Бог тоже был, конечно, добрым, но порой каравшим молнией, милосердным, но неумолимым ради справедливости, – он мог спасти человечество, а мог его уничтожить.

Молодой послушник провел девушку в розовый сад, какой она видела до этого лишь ночью, после единения Филиппа. Аромат сада дурманил разум – хотелось закрыть глаза, грезить и улыбаться. Всюду на кустах, высоких и не очень, тяжелели чаши бутонов. Одни пышно развернули лепестки навстречу солнцу, другие, еще сонные, не спешили хвастаться своей красой. Легкомысленно-розовые, горделиво-желтые, кроваво-красные, непорочно-белые, греховно-багряные, перламутрово-персиковые… Каких только оттенков не увидела Маргарита! Бабочки, словно феи, выбравшиеся из своих душистых жилищ, порхали в набиравшем силу солнечном зное, – не сад, а чудо посреди шумных улиц ремесленников и торговцев, даже не подозревавших, что рядом с ними безмолвствовал рай.

Брат Амадей был в своей обычной грубой рясе цвета земли, с капюшоном на голове. Босыми ногами он стоял на траве, нежно трогал длинными пальцами высокий куст розы у белых перезревших цветов и что-то искал на его стебле.

– Рад видеть. Подойди ближе, сестра, – поманил Маргариту рукой праведник. – Умеешь размножать розы? – слегка улыбаясь, спросил он.

– Нет, – низко кланяясь, ответила она.

– Это очень хорошо – сегодняшний день пройдет не зря. Ты, сестра, узнаешь что-то новое. Я же получу твою помощь. Смотри, – показал он на набухшую почку. – Когда найдешь такую, то срежь ее, оставляя длину в два пальца, – он обстриг ножницами стебель ниже почки. – Как обрезать сверху, я тебя позднее научу. Надевай шляпу и бери такие же ножницы. Ты всё найдешь в той келье, – указал он вглубь сада на приоткрытую дверь среди множества других закрытых. – Эта келья служит для хранения. Затем возвращайся, выбери тот вид розы, что тебе нравится, и сделай так, как я показал.

Маргарита надела широкополую мужскую шляпу из соломы поверх «платка монашки» и взяла садовые ножницы. Всё это лежало на столе в келье, словно праведник не сомневался в ее появлении. Затем она долго ходила вдоль розовых кустов, любуясь изысканно свитыми бутонами и наслаждаясь их приторно-сладким дыханием, обнимала рукой тяжелые чаши и, проводя пальцем по бархатистым лепесткам, представляла себе, что это заколдованные красавицы. Возле невысокого кустика с роскошными, большими желтыми цветами она присела. Пряный аромат ей очень приглянулся – пахло медом и душистой горечью.

– О, выбрала ту, что на тебя похожа… – заметил заинтересованность Маргариты брат Амадей. – Ищи почку и срезай стебель.

– Я боюся спортить.

– Не бойся… Испортить – это грустно, но вовсе не страшно. Мы люди и совершаем ошибки. Но мы также учимся более их не делать. Ищи внимательно и не бойся. Страх – это то, что мешает нам учиться.

Маргарита нашла лишь одну почку на всем кустике – маленькую лопнувшую щель, из какой выглядывал глазок будущей веточки, но почка как раз надувалась на стебле с самой пышной цветочной чашей, и девушке было жалко ее срезать. И страшно тоже – почка не казалась созревшей. Однако, помедлив, она обрезала стебель.

– Я спортила? – спросила Маргарита, подходя к брату Амадею и показывая ему стебель.

– Лучше было бы срезать позднее… Но желание каждого существа жить настолько сильное, что, возможно, и эта юная почка, вопреки всему, прорастет. Вложи в нее свою любовь, как в мать в младенца, – и твоя сила поможет ее желанию жизни, ведь почка – это то же чадо.

Брат Амадей взял розу Маргариты и потрогал пальцем трещину почки.

– Мне всегда было удивительно, что Бог сотворил всё живое таким похожим… Вот казалось бы, что общего между розой и человеком?

Маргарита пожала плечами.

– Ты же женщина, сестра, – улыбнулся брат Амадей. – Разве эта зарождающая почка не напоминает тебе часть твоей плоти, из какой тоже появляется новая жизнь?

Маргарита густо покраснела: всего чего угодно она ожидала от священника и праведника, но только не пошлых речей.

– Мне она на глаз похожая… – в смущении пробормотала девушка, думая, что хочет убежать из храма Благодарения.

– Да, – улыбнулся брат Амадей, – только вот глаз жизни не дает. Смущена? – он был готов рассмеяться. – Зато не будешь спрашивать, как все, почему же я больше не проповедую на службах. В моих словах нет срама, если его нет в моих мыслях. Я лишь высказал наблюдение, как это, например, делают дети, но срамные мысли сразу же появились у тебя в голове. Ты и их боишься, и меня теперь тоже, и моих слов… Это главная сложность в общении с людьми, которые считают себя благопристойными, и легкость в разговорах с теми, кто ведет порочный образ жизни… В них больше живой природы. Они такие, какими нас когда-то создал Наш Господь: более искренние, как животные. Меньше лгут самим себе…