Юрий Штаб - Закат Пятого Солнца

Так прошло еще два дня. Штурмы и краткие минуты отдыха сменялись как в калейдоскопе. Ацтеки атаковали и ясным днем и в глухую полночь. Фернан к этому моменту уже почти перестал что-либо соображать. Последние месяцы забрали слишком много сил. Небывалый поход в столицу, когда путь преграждали то заснеженные горные кряжи, то раскаленные пустыни, в которых не было ни воды, ни малейшей тени. Голод. Сражения, постоянная тревога, ожидание предательства от союзников. Стремительное выступление против Нарваэса, тяжкий ночной бой и такое же спешное возвращение в Теночтитлан. После всех этих испытаний хотелось хоть немного отдохнуть, восстановить силы. Вместо этого приходилось сутками оставаться на боевом посту, днем и ночью отражая атаки индейцев.

Глаза обманывали Гонсалеса. Они говорили, что мир велик. Отсюда, с верхнего края стены, он мог увидеть ряды домов, обвитых фруктовыми садами, широкие улицы, пересеченные каналами. За ними возвышались пирамиды. Еще дальше в бесконечность уходили зеркальные воды озера Тескоко. Но все это было лишь иллюзией. Гонсалес твердо знал, что мир бесконечно мал. Вот он – десять шагов вправо, десять влево, обрыв внизу, на который накатывается море индейцев. Над головой дощатый настил, защищающий от стрел. Каменные плиты под ногами. Это и есть все отпущенное ему пространство.

Иногда границы этого мирка нарушали приходящие люди. То испанцы, то тлашкаланцы приносили еду и воду, забирали тела убитых, оставляли связки арбалетных болтов. Но сам Фернан понимал, что ему эти границы никак не перешагнуть. Где-то существовала другая вселенная, в которой осталась Испания, Севилья, Куба. Их даже вспомнить не удавалось. Закрыв глаза в минуты отдыха, он видел лишь искаженные гневом и яростью лица ацтеков, летящие стрелы, копья, дубинки, обсидиановые наконечники. Когда он просыпался, то видение не исчезало. Сны и реальность выглядели одинаково.

А в кошельке на поясе лежал и усмехался маленький золотой идол. Мыслями Гонсалес регулярно возвращался к нему. Но ни разу за эти дни не доставал. Не хотелось видеть этот злобный издевательский оскал крупных желтых зубов. Увы, истукан не собирался вот так просто оставлять человека в покое. Он приходил во сне. Как в давнем кошмаре, который когда-то Фернан видел в Севилье, золотая фигурка росла и нападала на него. И даже несравненный толедский клинок в руке опытного бойца не мог оставить ни царапины на блестящем теле.

Теперь, когда силы были основательно подорваны усталостью и недосыпанием, Фернан с трудом уже мог трезво рассуждать. Он начал всерьез верить, что индейский бог-плут все это время просто играл с ним. Как кошка с мышью. Заманил в Новый Свет, внушил связаться с Кордобой. Обрек на блуждания по Юкатану, подверг нападению ягуара. Дал ложную надежду, позволив вернуться на Кубу. Но потом подтолкнул отправиться с Кортесом.

Похоже, три года злобный демон из Шибальбы просто морочил Фернану голову, потешаясь над его попытками спастись. И вот теперь ловушка захлопнулась. Игры надоели богу-плуту. Теперь он окончательно вознамерился погубить человека, который самонадеянно считал себя хозяином положения. Испанец пытался молиться, но слова путались в голове. И это наваждение никак не желало развеиваться…

Себастьян видел, что его молодой друг находится на грани помешательства. Фернан смотрел вокруг остекленевшим взглядом, почти не разговаривал, только во сне бормотал что-то неразборчивое. Сражался с остервенением, но в моменты отдыха тут же валился на каменные плиты без сил.

Фернан не делился с товарищем своими догадками касательно золотого истукана, но Риос и так понимал всю бездну отчаяния Гонсалеса. Ситуация казалась безвыходной. Даже опытный и закаленный ветеран мог пасть духом. А Фернан все же не был таким ветераном.

«Да, похоже, отсюда нам уже не вырваться, – угрюмо думал Себастьян. – Мы столько раз спасались буквально чудом. Мы не оказались на алтарях Тлашкалы, избежали жертвенников Чолулы. И все это для того, чтобы в скором времени взойти на вершину великой пирамиды Теночтитлана. Пожалуй, пришла пора мечтать не о жизни, а о том, чтобы умереть так, как подобает воинам. Нужно попытаться уйти из города. Лучше уж погибнуть в бою, чем отдать свои сердца чудовищным богам ацтеков!»

Риос буквально ни на минуту не отходил от Фернана. Мало ли что учудит юноша, доведенный до такого состояния. Они сражались на стене вместе, так что следить за другом оказалось несложно. Не хватало еще, чтобы Гонсалес, изъеденный тревогой, прыгнул вниз, в толпу врагов, стремясь найти покой в смерти.

«Хотя, на несколько дней раньше или позже, – размышлял Себастьян. – Не так уж велика разница. Кажется, итог нас всех ждет один…»

Эрнан Кортес в эти дни тоже не вспоминал об отдыхе. Захлопнулась та ловушка, которой он опасался в каждом крупном городе. И теперь генерал-капитан прикладывал все силы для спасения своих людей. Кортес контролировал часовых по периметру дворца, следил за распределением провизии, лично возглавлял тушение все новых и новых пожаров. Во главе небольшого резервного отряда сам вступал в бой там, где испанцам приходилось особенно тяжело. А в краткие минуты затишья отчаянно пытался найти выход. И с полной ясностью понимал, что надеяться можно только на чудо. Примириться с ацтеками уже не удастся, а пробиться с боем тем более не получится – силы уж слишком неравны.

Генерал-капитан даже находил время навестить Монтесуму. Император балансировал между тяжелым беспокойным сном, который не нес ему облегчения, и черной меланхолией в минуты бодрствования. В глазах уэй-тлатоани Эрнан Кортес не видел даже отблеска надежды. Казалось, что Монтесума смотрит уже за грань мира живых. Что он там видел? Причудливый, яростный, пестрый рай богов своей родины? Христианский ад? Или только черную пустоту? Кортес не решался спрашивать. Он бы вообще предпочел, чтобы повелитель ацтеков перестал блуждать в лабиринте своих скорбных дум и обратился мыслями к событиям, происходящим в столице империи. Но Монтесума был чересчур слаб, и генерал-капитан не смел его тревожить.

Но, что беспокоило Кортеса гораздо сильнее, надежды он не обнаруживал и во взорах подчиненных. Почти на каждом лице читалась одна только усталость. У испанцев и тлашкаланцев, слишком измученных дальними переходами и бесконечными штурмами, не оставалось сил даже гневаться или предаваться отчаянию. И предел их выносливости был где-то уже совсем недалеко. В глазах Хуана Веласкеса плескался страх и чувство вины. Кортес понимал – Хуан переживает за жизнь своей жены. Не иначе, корит себя за то, что все же не успел отослать ее в Тлашкалу. Только Педро де Альварадо все еще храбрился, подбадривал окружающих и строил планы решительного прорыва вражеского оцепления. Но надолго ли хватит его запала?