Марк Рабинович - Чудотворцы

– Так что получается? Все мы рабы? – закричал Публий.

– Ну почему же все? Попадаются и среди вас свободные люди, просто тебе не повезло их встретить. Правда их мало, слишком мало. Но зато многие другие уже почти готовы выйти из рабства, вот только еще не знают как.

– Так помогите им!

– Это не так просто. Можно направить, можно подтолкнуть… Но свободным человека сделать нельзя. Это уже он сам… У каждого из вас есть свой Египет, из которого надо выйти. Да и сами мы не так свободны, как хотелось бы. Представляешь ли ты, как этот соблазнительно – быть одним из многих? Не одним в толпе, а одним из толпы? А ведь так намного легче и можно ни о чем не думать. Ты хотел бы ни о чем не думать?

Проклятый Тасси бил по больному, ведь Публию слишком часто последнее время хотелось ни о чем не думать. Но ведь он все равно думал? Думал о том, как остановить фаланги Лисия, думал о том, что рассказать на ночь маленькому Маттитьяху. А еще он думал о том, как луна отражается в темных глазах. Нет, он не собирался перекладывать это ни на кого другого. Это мое, подумал он. Не отдам! А Симон продолжал:

– А ведь Александр принес нам очень красивую культуру, очень привлекательную. И многие соблазнились этой красотой: красотой тканей, красотой тела, красотой храмов. О нет, Александр никого не заставлял, он был умнее Антиоха и добился многого. Посмотри! Теперь мы пьем эллинское вино, носим эллинскую одежду, называем детей эллинскими именами, участвуем в эллинских играх. А если для этого надо принести жертвы вашим бога, так что с того? Мы будем выше этих предрассудков, мы принимаем и Зевса, и Аполлона и кто там еще? Ведь все несерьезно, все это лишь внешнее. Мы бросим им кость, пусть жрут. А потом бросим еще кость…И еще! Ну а потом, когда кости кончатся, в дело пойдет мясо. И мы станем как все. Мы не будем задавать вопросы и будем исправно платить подати. О, как умен был Александр! Даже наш великий мудрец, Симон Праведник, недооценил всю степень его коварства. К счастью, потомки Александра оказались не столь умны и попытались добиться всего сразу и, непременно, силой. Это нас и спасло. Ты удивлен?

– Не слишком – ответил Публий – Я знаю как привлекательно быть как все. Я так жил.

– А теперь ты живешь жизнью раба – усмехнулся Симон – Нравится?

Публий не ответил, хотя маккавей явно чего-то от него ждал, но Публий задал совсем другой вопрос.

– Скажи мне, учитель, почему ты никогда не называешь меня по имени?

Симон на мгновение удивленно посмотрел на него, что-то странное мелькнуло в его глазах, и он проворчал:

– Наверное, просто не хочу.

Интересно, подумал Публий, он что, не заметил, что я назвал его учителем? Это было бы так не похоже на Тасси. Все он заметил. Значит согласен? Этого Публий не мог с уверенностью сказать.

– У меня есть имя – гневно воскликнул он – Я Публий Коминий Аврунк.

– Даже так? – презрительно улыбнулся Симон – Зачем тебе имя? Ты же раб. Мой раб!

– Но я не хочу быть рабом! – вскричал Публий.

– Так не будь им – спокойно ответил Симон и вышел из шатра, даже не посмотрев на него.

Публий остался один и, уже привычно, начал думать. Он давно не был тем наивным инженером, каким был при Эммауме, и давно понял, что Симон бен Маттитьяху никогда не говорит просто так. Сейчас маккавей предоставил решение ему, Публию, и теперь ему, Публию, решать остаться ли рабом или взять на себя всю меру ответственности за этот мир. Готов ли он? Может быть будет легче по-рабски надеяться на решения других? Тогда ни о чем не придется думать, и можно будет по-прежнему вести жизнь раба у доброго хозяина… Жизнь легкую и беззаботную. Так кто же он: раб или свободный? Один из толпы или один в толпе? Может все же рано? Ты ведь доверяешь Симону? Да, но как? Как раб господину или как ученик учителю? А может быть, как другу? Всегда ли ты сделаешь так, как он скажет? Или порой задумаешься? Э, нет, не лукавь сам с собой! Раз ты задаешь эти вопросы, ты уже готов. Ты, Публий Коминий Аврунк выйдешь сейчас из этого шатра свободным. И он вышел из шатра…

– Чего так долго, Публий? – недовольно проворчал Симон – Я уже начал думать, что придется тебе ухо прокалывать 14 14 Проколотое ухо – знaк пожизненного раба у евреев. .

Их недолгий поход в Ерушалаим завершился на следующий день. Теперь, когда очередной раз в его жизни вдали показался ершалаимский холм, Публий впервые не свернул в сторону, ни в ущелье Геенома, ни на холмы вокруг, а въехал прямо в город. Вначале, Ерушалаим его разочаровал… Город, как город, похож как на Давидово Городище, так и на провинциальный городок Эллады, да хотя бы – на ту же Деметриаду. Разве что немного почище, да и то ненамного. Нет, главный город Иудеи не сравниться по блеску с Римом или Александрией. Да и не видно здесь что-то грандиозных строений: нет ни храмов, ни театров, ни арен. Впрочем, храмов быть и не должно, ведь у иудеев всего лишь один Бог и, соответственно, один храм. Он должен быть где-то тут, ближе к спуску в город эллинистов. А вот и он. Боги, какое величественное и какое жалкое зрелище!

Храм был покинут и заброшен уже, по крайней мере, пару лет. Стен вокруг него, когда-то высокая и величественная, местами осыпалась. Нет, прикинул Публий оценивающим взглядом инженера, это не только работа разъяренных сирийцев, но и следы запустения. Пожалуй тут нет моей вины, решил он, ведь я разбирал только стены города. Но какое грандиозное здание! Да нет, не здание, а целый город внутри города. Они привязали своих мулов и пошли вдоль стены на юг.

– Куда мы идем? – спросил он Симона.

– В Храм, разумеется – ответил тот – Ты сможешь увидеть там все то, что дозволено необрезанным, и даже, к сожалению, то что вам видеть не полагается.

Видя его недоуменный взгляд взгляд, маккавей пояснил:

– Наш Храм осквернен, поэтому ты сможешь войти.

Публий вспомнил, что сверху, с холма, Храм представлял собой почти правильный квадрат. Сейчас они завернули за юг-западный угол и двигались вдоль бесконечной южной стены. Локтях в десяти от стены она была дополнительно огорожена изгородью из резного дерева, тонкой работы. Изящная когда-то резьба была варварски порублена в нескольких местах, как будто кто-то нетрезвый или очень злой ломился через нее, круша все на своем пути. Публию опять вспомнился Никандр и его веселый, циничный смех.

– Раньше необрезанных, вроде тебя не пускали за эту изгородь, а теперь… – в голосе Симона послышалась горечь.

Они подошли к середине южной стены, и Публий увидели высокую двойную арку, к которой поднимался мост в виде полуразрушенной каменной лестницы.

– Входят через правые ворота – сказал Симон и горько усмехнулся – Хотя сейчас это все равно.