Игорь Адов - Младший сержант Алексей Крайнов

Ещё минуту назад он собирался геройски погибнуть в неравной борьбе с превосходящим числом противником. А теперь перед его взором открылась прекрасная перспектива «пожить подольше» в виде поднимавшегося в ста метрах позади тумана.

Так он ещё не бегал никогда! Отшвырнув в сторону бесполезную винтовку, словно заяц, меняя направления, Лёшка несся вниз по склону, ощущая на себе прищуренные взгляды разгорячённых боем противников. Казалось, пули физически сжимали воздух вокруг. Они не свистели – они осиным роем гудели и, злобно жужжа, со смачным чваканьем впивались во влажную землю под ногами бегущего красноармейца. Вот уже и сзади, из его окопа, застрекотала автоматная очередь. Хрустнув взорвавшейся на тысячи осколков фляжкой, мотнулся на спине пробитый вещмешок. Но он уже добежал – туманная завеса доставала до пояса, и Алексей нырнул в неё щучкой, как в реку. Затем, словно в детстве, играя в догонялки на воде, резко развернулся и поплыл, то есть пополз обратно, где облако тумана не поднялось ещё и до колен. И только там, устало уткнувшись воспалённым лбом в сырую землю, – замер. Ночь выдалась длинной…

Переждав стрельбу и немного отдышавшись, по-пластунски обратно: как бы прочёсывать не пошли. Затем, поднявшись, рысцой припустил к лесу. Направление угадывал по звукам редких уже миномётных разрывов, всё ещё раздававшихся впереди. Других ориентиров не было – туман…

Перед самыми зарослями напоролся на своих. Два красноармейца, наставив на Лёху винтовки, дружно щёлкнули затворами. Уже привычно упал, перекатился. В тот же миг дуплетом грохнули выстрелы. Заорал матом, опять перекатился. Выстрел раздался один. Тишина. Затем знакомый голос позвал:

– Эй! Ты живой там?

– Добить решили? – наливаясь яростью, в землю спросил Алексей.

– Мы думали, немцы! Не обижайся, иди сюда. Нам помощь нужна…

Встал злой, подошёл…

Ярость ушла. Маленькая воронка от разрыва мины медленно наполнялась водой. Верзила санитар с оторванной по щиколотку ступней, боец на носилках с налившейся кровью повязкой на животе и ещё один носильщик – мёртвый. Живые с винтовками, между ними три гранаты РГД.

– Надо бы батальон догнать, ребят вернуть, нам помочь надо! – показал взглядом на валявшуюся рядом оторванную в сапоге ногу санитар.

– Может, вас до леса дотащить сначала? – неуверенно предложил Алексей.

Ухватившись за жердины носилок, тяжело сопя, Лёха подходил к спасительному лесу. За ними, опираясь на винтовку, молча скакал одноногий санитар. Метров за тридцать от деревьев пришлось подниматься вверх по склону. Тумана там не было…

Первый разрыв ухнул впереди. Второго Лёха не слышал – просто стало темно. Очнулся быстро; над землёй ещё клубился вонючий дым от сгоревшей взрывчатки. Сел. Тишина. Боец на носилках мёртв. Мина рванула у его ног, разворотив носилки и тело бедолаги по пояс. Санитар, жутко посечённый осколками, лежал рядом. Рот его открывался, парнишка, сплёвывая кровавую пену, что-то говорил, только не было у Лехи больше слуха! Не слышал он его…

Подполз к умирающему, показал на уши – мол, не слышу ничего. Тот, выпучив глаза, повторял одно и то же слово. Лёшка читал по губам:

– Уходи! Уходи! Уходи! – Глаза бойца уже закатились, а губы всё ещё шептали. – Уходи!

Рядом ещё пару раз рвануло. Алексей побежал к лесу.

«Свою» мину он даже не видел, видимо, разрыв был сбоку, не очень близко, но раскалённое жало, глубоко засевшее в левом бедре, повалило солдата на землю в десяти метрах от древесных крон. Внутри всё горело! Попытался встать – боль судорогой свела покалеченную ногу! Начал кататься по земле, подвывая и зажимая рану руками. Грязные ногти тщетно пытались порвать штанину, добраться до ранения.

Когда боль немного отпустила, включился мозг – не раздражая немцев, замер в траве. Вытащив из ножен нож, без лишних движений, слегка распорол штанину в районе бедра. Глянул: дырочка размером с полногтя на мизинце. Крови почти нет, осколок не торчит. Кусая от страха губы, попробовал надавить – может, выйдет? Не вышел, но покряхтеть, всплакнуть от боли заставил. Перевернулся на брюхо, волоча покалеченную ногу, пополз…

В лесу нашёл пару палок из веток, недавно порубленных миномётными разрывами. Одну порезанными на верёвки запасными портянками привязал к ноге в виде шины и, используя вместо костыля вторую, подтягивая за собой негнущуюся конечность, пошёл.

Углубляться в чащу не стал, а, осторожно ступая, двинулся вдоль края леса, забирая назад к занятому фашистами селу. Обойдя выгоревшее поселение, обосновался в том же роскошном фруктовом саду, куда несколько дней назад вошёл целый ещё батальон.

В оставленной немцами стрелковой ячейке достал из вещмешка половинку бинокля и долго наблюдал, как, обливаясь, дурачатся у колодца с ледяной водой вражеские солдаты. Как по свободной теперь дороге потянулись на восток первые колонны немецких войск. Как прочёсывали поле в поисках трупов и оружия пленные красноармейцы. Немцев, включая сгоревших в машинах танкистов, относили к селу, тела наших же солдат, обыскав, сбрасывали в опустевшую теперь балку. Надзирателей за пленными выделили немного: полдесятка солдат с карабинами – беги, не хочу! И не заметит никто! Но свободолюбивых Лёха не наблюдал… Зато прекрасно видел, как покорно сносилось в кучи имущество, документы и оружие погибших товарищей. Надсмотрщики, позабыв о своих обязанностях, присев на корточки, с интересом в тех кучах рылись, разглядывая личные вещи и вооружение поверженного противника…

Отдохнув, привёл в порядок имущество, от которого остались подсумок для гранат с половинкой бинокля внутри, нож да сапёрная лопатка. Патроны выбросил, ложку в сапог, из брезентового патронташа и вещмешка соорудил более надёжную подвязку для ноги. Всё – пора двигаться! Плана не было. Просто решил идти на восток, лесом, вдоль дороги, по которой уже плотным потоком двигалось разношёрстное немецкое воинство.

Через пару часов ходьбы осколок в ноге начал нещадно натирать, рвать мышцы изнутри. Сначала при каждом шаге ощущался всё усиливающийся внутренний зуд, быстро переросший в пока ещё терпимую, но постоянную боль. Сукровица из раны бежать перестала, но повреждённая конечность начала заметно распухать. Постоянно сильно хотелось пить. Немцев Лёшка не видел, при ходьбе ориентировался по звукам передвижения вражеских колонн: шуму моторов, ржанию лошадей, бряцанью железа. В общем, держался на отдалении.

Лес кончился внезапно. Просто дальше дорога, причудливо извиваясь, шла уже по полям, окружавшим видневшееся вдали село. Превозмогая боль в ноге, особо не заботясь о маскировке, двинулся влево от дороги, вдоль границы зарослей. Через пару километров набрел на ручей и, обессиленно упав на живот, принялся жадно хлебать ледяную воду. Напившись, сел. С удивлением обнаружил, что не один: прислонившись спинами к окружавшим ручей деревьям, вокруг отдыхали красноармейцы. Десятка три–четыре. Часть бойцов дремала, кто-то ел, другие еле слышно переговаривались. На Лёшкино появление внимания не обратили. Судя по петлицам, солдаты собрались из разных подразделений. Много легкораненых, небрежно, неумело перевязанных запылёнными бинтами и тряпками. Почти все вооружены, но общего командования нет. Хотя командиры наличествовали: сидели, лежали здесь же, устало привалившись к стволам деревьев.