Виктор Сбитнев - Совсем другая история

Нет, если у нас, в провинции, никуда не ездить, на концерты и в театр не ходить, спиртного не пить, деликатесов не есть, рыбы и фруктов не покупать, прессы не выписывать, посылок не посылать, по сотовому долго не говорить, больше десяти сигарет в день не выкуривать, на приличную одежду и обувь не тратиться, а одеваться и обуваться в изношенное европейцами шмотьё, то дожить можно. … даже до перевода нашего самого оптимистичного в мире ТВ «на цифру», чтобы ещё чётче созерцать лоснящиеся лица защитников наших интересов, верных традициям Троцкого, Бухарина и товарища Сталина… Мне могут возразить в том смысле, что сегодня, мол, уже не расстреливают по 58-ой?! А зачем, спрошу я вас, на нас порох тратить? Гляньте в демографию… Мы и так в русской провинции нынче вымираем… по среднему городу каждый год.

P. S. Впрочем, уместно заметить, что немногим оптимистичнее медсестры из провинции Машеньки живётся и сыну моей столичной знакомой профессорши Филиппу, который недавно защитил кандидатскую диссертацию по физике. Несколько лет он с коллегами обивал подмостки различных российских форумов в надежде заинтересовать соответствующие внедренческие структуры своими разработками. Тем КПД, который непременно будет достигнут при их освоении на производстве. Но все их старания оказались бесплодными. Более того, пройдя через эти форумы, Филипп приобрёл стойкое убеждение, что все наши научные тусовки проводятся исключительно ради самих тусовок. К реальному производству они не имеют практически никакого отношения. То есть, сегодня прикладных технических наук в России в реальности нет. Они умерли задолго до последнего русского нобелевского лауреата Жореса Алфёрова. Сейчас Филипп решает проблему переезда в Соединённые Штаты. Кстати, согласно последним статистическим опросам, семьдесят процентов молодых россиян мечтают, если появится такая возможность, уехать из России либо на Запад, либо на Восток.

Имперское мышление, как недуг бытия

Однажды российский буржуа, разгуливая по осенним паркам Лондона, поинтересовался у местного садовника:

– Скажите, почтенный, почему в Англии, куда ни глянь, такая густая зелёная трава? Видимо, у вас есть какой-то секрет?

– Секрет? – улыбнулся польщённый англичанин. – Он очень прост: надо её просто регулярно стричь и поливать…

– Странно, – усомнился русский. – Наши садовники делают это не по разу за день, но, признаюсь, моим газонам очень далеко до английских!

– Уверяю вас, всего лишь стричь и поливать, – голос пожилого человека с поливным шлангом приобрёл оттенок усталости. – И так триста лет.

Эта, на первый взгляд, сугубо житейская сценка выражает собой самые глубокие геополитические и цивилизационные отличия. В современном мире не найдётся двух столь долго и упрямо противостоящих друг дружке стран, как Англия и Россия. Это противостояние наблюдалось повсюду: близ берегов Турции и Египта, на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, на Европейском континенте и в акватории северных морей. И османские парусники в Синопе, и крейсер «Варяг» близ берегов Кореи уходили на дно под пристальным наблюдением английских эскадр. И причина здесь не только и не столько в том, что Англия – это, так сказать, символ мощи империи островной, а Россия – материковой. Всё куда сложнее и одновременно – элементарно проще! В сущности, речь может идти о двух путях имперского и, в самом широком смысле, общественного развития: консервативном и радикальном. Упрощённо говоря, русские никогда не поливали свои парки и сады регулярно, да ещё и в течение трёхсот лет. Для вечно переменчивой России это немыслимо! Постоянные войны на своей территории, заговоры, бунты, революции, контрреволюции, перемены форм государственного правления и самого государственного строя! До травки ли нам было? Здесь под «травкой», разумеется, я имею в виду всю русскую народную жизнь, которой наши «садовники» всегда пренебрегали, предпочитая скучному уходу за ней эффектные краткосрочные по историческим меркам кампании.

Не рискуя тратить время на глубокие исторические экскурсы, обратимся для начала к относительно недавней советской практике. Начиналось всё хоть и жёстко, но вполне успешно – с индустриализации и коллективизации, что, по мнению нынешних российских историков и экономистов, позволило нам победить в самой страшной из войн, которые когда-либо вело человечество, и вообще сохранить страну. А вот дальнейшие кампании, всё гуще зарастая бюрократическими бородавками, соответственно всё более начинали походить на формальные отчёты о выполнении партийных и советских планов: укрупнение хозяйств, совнархозы, кукуруза, борьба с волюнтаризмом, освоение целины, поворот северных рек, подъём Нечерноземья, БАМ, победа развитого социализма и тому подобное … вплоть до начала Перестройки, гласности, ускорения, начала кооперативного движения, дикого Рынка, бегства наших армий из Европы, вывода из Афганистана, «шоковой терапии», приватизации… Даже череда военных конфликтов, включая первую и вторую чеченские войны, есть не что иное, как логическое продолжение политической и экономической кампанейщины девяностых. Но вернёмся к нашей «траве». О прилежном уходе за ней вроде бы начали вспоминать в самом начале «нулевых», вскоре после потрясшего Россию дефолта 1998-го. Измучивший страну радикализм вместе с Ельциным и заматеревшими цекашными приёмами управления стал понемногу уступать дорогу взглядам на развитие страны, как на поддержание эволюции всего разумного и жизнеспособного. То есть, говоря прямо, коренного населения страны, улучшения его благосостояния за счёт создания доступного рынка качественной рабочей силы и реализации целых блоков разнообразных социальных программ. В сущности, это и есть попытка перехода на позиции здорового консерватизма, которому, исходя из самой его природы, чуждо движение «от кампании к кампании», от одного «громадья» немотивированных планов и демагогических отчётов – к другому. Именно консерватизм – идеология среднего класса любого правового, демократического, индустриально развитого государства, в котором все общественные институты функционируют как жизненно важные органы одного здорового организма. Кампании при таком раскладе – всё равно, что досадные, доставшиеся по наследству недуги. А ведь именно по наследству они нам и достались, а не как Европе – проникнув из-за океана. А с наследственными недугами, как известно, справляться куда труднее, если вообще возможно. Изгнанный из СССР ещё в 1972 году поэт и мыслитель Иосиф Бродский, получивший в конце восьмидесятых Нобелевскую премию и страшно обрадованный начавшимися в советской империи Перестройкой и демократизацией, уже в начале девяностых с грустью отмечал, что, к сожалению, такая громадина, как Россия, по дороге демократизации всё равно далеко не уйдёт… в силу своей колоссальной инерции, накопленной веками непредсказуемо меняющегося бытия. И, по моему глубокому убеждению, он, увы, оказался прав, хоть и не дожил до наших дней.